Читать «Волею императрицы» онлайн - страница 201

— Он серьгу носил в ухе? — спрашивал старик.

— Да, носил серьгу, с голубым камушком.

— И крест носил?..

— И крест носил, вестимо! — вразумительно ответила Малаша.

— Ну вот, смотри: его этот крест?

Малаша нагнулась к кресту, и что-то знакомое виделось ей в простом кипарисном крестике, навязанном на шнурок из небелёных ниток, точно такой, какой она всегда плела мужу. Она всматривалась в крест, будучи не в силах отвернуться от него.

— И серьгу носил?

— Да, — повторила Малаша машинально.

— Ну, смотри: его это ухо? — сказал он, вынимая что-то почерневшее, телесного цвета и показывая на ладони. — Я отрезал ухо с серьгою у мёртвого. Он убит.

Малаша едва взглянула на это почерневшее ухо с серёжкой и голубым камнем и, взвизгнув, убежала в избу. Бледная и с дрожью в членах вошла она в избу. В избе её окружили, поили водою и отчитывали молитвами; она успокоилась и только плача рассказала свой разговор с калмыком и что он показывал ей крест и ухо убитого мужа. В избу постепенно набрался народ, и, надумавшись, все дали ей совет идти к священнику: он-де уймёт калмыка.

На другой же день Малаша, вся расстроенная бессонной ночью, шла к священнику, поспешая без оглядки. Калмык вдруг вырос у неё на дороге; она не знала, откуда он мог взяться.

— Ты, — сказал он ей, — иди замуж, а не хочешь — так увезу к башкирам, украду! — грозил он, глядя на неё злобно.

— Погоди, — сказала Малаша, — вот я пойду к попу да спрошу, дозволено ли венчаться, коли не знаю, жив ли муж; пойдём со мною к попу, — звала она калмыка, надеясь, что священник пригрозит ему.

— Иди ты, а мне не надо, — ответил ей старик, уходя в сторону, и Малаша пошла к священнику.

К счастью Малаши, священник очень серьёзно взглянул на её жалобы и принял её под свою защиту. Выслушав историю её замужества и об уходе мужа, по всей вероятности убитого, священник посоветовал ей подать прошение, чтоб ей дозволено было вернуться к отцу. Для выполнения этого плана он предложил ей ехать с ним в Оренбург; от калмыка же он обещал собрать все сведения о смерти Бориса как от единственного свидетеля и очевидца.

Ходатайство священника помогло и в том отношении, что калмык не осмеливался больше грозить Малаше и приставать к ней и скоро исчез из села. Неизвестно, выгнали ли его остальные калмыки, или он ушёл добровольно, рассердившись на своих поселенцев. Малаша в ту же осень простилась с односельчанами мужа, с которыми вынесла так много труда и горя во время странствий; она уехала в Оренбург вместе со священником, который ехал туда по своим делам; он обещал ходатайствовать за неё и выхлопотать ей все бумаги и дозволение вернуться к отцу, на фабрику их первого помещика, Барановского.

Глава IX

Жизнь в Петербурге проходила шумно по-прежнему. В неизменном порядке шёл ряд общественных удовольствий в кругу знатных и богатых вельмож, согласно с требованиями появившейся культуры. Культура Запада блеснула в глаза русскому обществу главным образом в виде разнообразных увеселений и отразилась на нём в страсти к утончённым наслаждениям и мотовству. При дворе дела и занятия сменялись празднествами, замысловатыми иллюминациями с освещёнными постройками и фигурами цветов и людей или парадами и смотрами войск. Императрица поздоровела, она часто появлялась в обществе, всегда одетая блистательно, и проводила время на балах до раннего утра. При дворе продолжала веселиться и Анна, но уже не так беззаботно! Часто задумывалась она и спрашивала себя, что же ждало её дальше? На что могла она надеяться? Не лучше ли было бы вернуться под родной кров отцовского дома и постараться там устроить жизнь свою если не с таким блеском, какой казался ей возможным прежде, при её незнании света, то безопасней и прочней! Так думалось ей иногда. Самое веселье начинало утомлять её, казаться однообразным. С весной она как бы ожила немного; но ей вспоминалась другая весна, лучше, ярче и теплей, чем в Питере! Анна скучала когда-то в уединении, живя у отца; но и для жизни при дворе она была не приготовлена, не воспиталась для неё! Она тяготилась окружавшею её постоянно толпою почти незнакомых ей людей или слишком многочисленным обществом знакомых. Она желала бы снова жить в своей семье, в своём доме. Для всех она оставалась чужою и не умела сделаться необходимой услугами или разведыванием общих слабостей и желаний. Она не была искательна и не любила быть орудием других, — удача в жизни была невозможна при таком настроении. Наслаждаясь весельем и роскошью, она сохранила детскую простоту и прямодушие. Время готовило ей, однако, много перемен, и счастливых и тяжёлых.