Читать «Волею императрицы» онлайн - страница 166

— Ты и живи! Тебя тут пока в Киеве никто не тронет. Киев и гетман стерегёт, тут тебе не крымские татары! — говорили ему все.

— А и тут ведь все какие-то черномазые и лепечут-то как! Словно ругают тебя! — возразил молодой парень.

— Ешь, ешь! — понукали его другие.

— Выходить пора! — прибавил бегавший старик.

«Что, если бы, — подумал Барановский, — прикинуться теперь черномазым разбойником, пропал бы тот малый от испуга. Да нельзя, везде тревога пойдёт, узнают, что ученик академии тут был».

Меж тем все смолкли, слышно только было, как хлебали из чашек. Барановский задумался не о себе: мысли его, как часто случалось с ним, следили за знакомыми странниками.

Жив ли Борис, может быть, попал уже под топор башкира. А Малаша? Он перенёсся в дом матери, вспоминая старину. Хозяйка-еврейка прервала его воспоминания.

— Откушал? — спросила она.

— Да, кончил.

— Так надо расплатиться, — напомнила она полушутя.

Барановский вынул свой тощий кошелёк. Расплатившись и простясь с хозяйкой, он вышел на улицу. Воздух был зноен и казался ещё душней после прохлады подвального этажа. Стефану пришло на мысль, как хорошо было бы теперь заснуть в тенистом саду при академии до вечера; а вечером предстояло выслушать упрёки и увещания Сильвестра, которых он ждал неизбежно.

Но он ошибался. К вечеру Яницкий успел успокоиться и передумать. Да и какое право имел он читать наставления другому, когда у него самого было что скрывать и когда отношение Стефана к академии походило на его собственное! И притом Барановский был его единственный друг, на совет и помощь которого можно было положиться. Лично Барановский ничего не мог возразить против женитьбы Сильвестра на Ольге. В краткое время их знакомства на хуторе Барановский не раз замечал её хорошие свойства. Он хвалил её распорядительность, её помощь отцу и главное то, что с этим соединялась жалость и желанье помочь бедному люду. Все знали, что она сдерживала вспышки отца, привыкшего делать ей уступки. Сильвестр мог признаться, не краснея, в своей любви к Ольге, но тяжело было признаться, что он отрёкся от призвания к монашеству, которое казалось так несомненно для всех; он должен спуститься с высоты, на которую давно был мысленно поднят. Всё это настраивало его к миру и снисходительности.

— Я не намерен бранить вас и не затем пришёл сюда, но хочу просить вас быть осторожней! — с такими словами подошёл он к другу, когда тот, всё ещё меловато-бледный, медленными шагами расхаживал под вековыми вязами, исстари обтенявшими густою тенью аллеи сада при академии. Солнце только что зашло, в аллеях был мрак, и издали Яницкий мог счесть Барановского за одного из степенных иноков, искавших уединения от шумной толпы воспитанников. Как видно было, Барановскому было с руки принять такой вид.

— Я и без того сильно каюсь, — сказал он в ответ Сильвестру.

— Каяться вам пока ещё не в чем. Опасность для вас впереди. Повоздержитесь вы, пожалуйста, не высказывайте более своих вкусов да не выхваливайте положение актёров!

— Разве вы подозреваете…

— Я, кажется, угадал, чем вы занимались летом. Но это не моё дело, об этом после, теперь надо налечь на занятия, стараться не привлекать на себя внимания других, — и наши тайны останутся при нас.