Читать «Иначе - смерть! Последняя свобода» онлайн - страница 32

— Что? — перебила Катя. — По-английски?

— Ну, вы-то разобрались, конечно. С шести лет в кружок ходил. И вот я предложил место у нас. Простое, что называется — принеси, унеси, — зато голова не забита и деньги приличные.

— Какого числа он сюда поступил?

— Да только что. Третьего приехал бумаги заполнил, а с четвертого начал.

— Он один сюда приехал, без вас?

— Я ему все объяснил: метро «Новокузнецкая», маршрут начертил.

— Во сколько он приезжал?

— После обеда. В четвертом, в четыре.

«Ко мне он пришел часа в три, сразу после Дуни».

— Виктор Аркадьевич, начертите мне этот маршрут, пожалуйста.

Вице-президент беспрекословно — видать, завороженный словом «преступление» — оторвал кусок от оберточной бумаги, валяющейся на полу, и сделал карандашный набросок.

— И вот вам мой домашний телефон. Если следствию потребуется…

— Дело закрыто, Виктор Аркадьевич. И никого не интересует, кроме меня.

— И кроме меня.

Катя подошла к выходу метро, достала из кармана плаща коричневую бумажку; из высоких дверей выплеснулся народ, ее толкали, она не замечала. Маршрут, знакомый до слез: каждый поворот, переход и закоулочек, самый краткий и разумный. Она прошла квартал через смежные дворики, свернула, еще раз свернула — и перед ней открылась ее Петровская. Тут надо перейти на другую сторону и свернуть в Монетчиков. Но в тот момент он, вероятно, не свернул, он стоял и смотрел, и в измученной памяти его возникли «ночь, улица, фонарь, аптека». Да, вон невдалеке ярко-алый крест над тротуаром («там яд»), фонарь, а напротив — ее дом. «Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен…» «Я вдруг увидел ту улицу, по которой проходил когда-то, но тогда было темно, сумерки, я запомнил угрюмый вход во двор и угрюмый дом».

Она записала эти слова, эту страстную обвинительную речь в понедельник, сразу после звонка следователя. Живя в сумбуре, в непротивлении «мировому мусору», так сказать, Катя тотчас забывала лица, например, и даты, обладая зато превосходной памятью на слова, жесты, оттенки чувств — памятью душевного общения.

«Вот он дошел до аптеки и увидел напротив угрюмый вход во двор — темный, продуваемый, но вонючий тоннель. За кем он следил в тех апрельских сумерках? Дуня, Агния, Мирон… и Алексей! Он еще не был моим учеником, но поселился на Петровской уже в феврале. А если юноша следил за мною? Прекрати! Вообще прекрати про тот апрель — у тебя почти нет данных.

Итак, третье сентября. Глеб приехал наниматься в «Корону» и — может быть, случайно, неожиданно для него — открылась провалом в минувшее улица с аптекой и фонарем при свете дня. И он повторил минувший путь. (Катя прошла через тоннель и вошла во двор.) Он вошел во двор, в угрюмый дом, поднялся на площадку между первым и вторым этажами. Перед дверью с бумажкой (печатными буквами: «Екатерина Павловна Неволина, уроки английского языка») стоял Алексей и тотчас ушел. Дверь отворилась, мимо юноши проскользнула Дуня, которую ждал во дворе в машине Мирон. Вся компания собралась, как нарочно, — только Агнии не хватало. «Загадочная Агния»… а вдруг она тоже присутствовала — втайне? (Катя вошла в подъезд и поднялась к себе.)