Читать «Иначе - смерть! Последняя свобода» онлайн - страница 185

После его смерти она приезжает в Кукуевку и принимается за поиски журнала, точнее, одной страницы — второй половины статьи Горностаева. Почему она не взяла мой номер с праховского стола? Ей помешал убийца?

«Не ты отвечаешь за убитых». Я закрыл глаза: в красном мраке проступила кисть руки, «которой больше нет»… Зачем я трогал могилу, я такой же гробокопатель, как те, они передали мне проклятие! Прекратить истерику!

Я открыл глаза, раскрыл журнал, ткнул пальцем в роковую страницу: здесь шифр, здесь ключ к преступлению. А я ничего не понимаю, а мне невмоготу в десятый, в двадцатый раз, уже зная наизусть, читать про деяния, от которых несет смертью и адом.

Чтоб передохнуть, перевернул страницу. А что, собственно, на оборотной стороне? Литературное эссе «Четыре свободы» (четвертый всадник — четыре… странно!) Пробежал глазами начало. Некий восторженный дурак… ага, Григорий Шварц — даже тезка!.. — неумеренно восторгается (у меня потемнело в глазах) восторгается Голландией!

Что за «четыре свободы», черт подери! Свобода совести, слова, секса и смерти. Да черт с ними со всеми, чего я вскинулся! Это же совершенно естественно, что мать интересуется страной, куда уезжает делать карьеру ее сын. Да почему в день смерти Прахова?

Попробуй рассуждать логически. Гришину статью Марго одолела еще весной, помню — из любезности, такие вещи ее не интересовали: вот роман о любви — это да! Возможно, прочитала и про Голландию, Коля туда уже нацелился. Ну и что?

— Почитываем желтенькую прессу? — раздался над ухом голос Милашкина, который, оказывается, сидел рядом на скамейке. А я даже не заметил, как он подошел.

— Да вот, интересно! — откликнулся я горячо, с жаром истерики: все ж таки живой человек, незамешанный.

— И что такое четыре свободы?

— Это не у нас. В Голландии.

— А, где процветает ваш сынок.

— Вот-вот, в сентиментальной стране тюльпанов. Четыре «С». Совести — чтоб не ходить в церковь. Слова — чтоб издавать порнографию. Секса — чтоб гомосеки официально женились.

— А четвертая?

— Смерти.

— Ну, этой свободы у нас завались. Как, впрочем, теперь и первых трех.

— Нет, смерти хорошей, без мук. Эвтаназия. Желаете вы, например…

— Это убийство! — отрезал Милашкин. — Только ненормальные могут желать…

— Смрада свобод, — закончил я, не вдумываясь, — о котором мечтали в девятнадцатом, разрывая могилы.

И почему-то в голове моей всплыла та застольная фраза: «Разве убийца непременно ненормальный?»

— Леонтий Николаевич, у меня такое впечатление, простите, что вы больны. У вас определенно жар.

— Я очень болен.

— Чем? — Милашкин отодвинулся.

— Не знаю, как называется эта болезнь.

— Господи, у вас же брат — доктор!

— Вы правы. Я посоветуюсь, приму таблетки и полечу к чертовой матери.

Милашкин рассмеялся с натугой и встал.

— Чувствую, я вам мешаю. Кстати, так ничего и неизвестно о происхождении тех семисот тысяч?

— Кажется, известно.

— Неужели признался?

— Ни в чем не признался, я дошел путем дедукции.

— М-да… я пошел. А вы знаете, что от него жена ушла?