Читать «Давно, в Цагвери...» онлайн - страница 87

Мы с Катей возвращаемся в Цагвери, но еще издали слышны громкие ритмичные удары — то ли в барабан бьют, то ли в бубен. Доносятся возбужденные крики, пронзительные мальчишеские вопли, свист, смех. Что там могло случиться? Катя хватает меня за руку, и мы бежим к площади, где под старыми чинарами толпятся люди.

Любопытные зеваки плотным кольцом окружают кого-то, за спинами не рассмотреть — кого, но что-то там происходит, безусловно, интересное: люди просто давят друг друга. Я вырываю у Кати руку и пытаюсь пролезть в толпу, но не тут-то было! Чуть не плачу с досады, но вдруг чувствую: пахнуло знакомым — горелым железом, дымом. Запрокинув голову, всматриваюсь и узнаю линялую рубаху, завязки кожаного фартука деда Автандила, и я принимаюсь теребить его за подол рубахи:

— Дедушка! Дедушка Автандил!

Он оборачивается, глаза сверкают, смуглое прокопченное лицо улыбается всеми морщинами.

— А, и ты пришла, малышка?

— Что там, дедушка?

— Сейчас увидишь!

Нагнувшись, Автандил подхватывает меня, легко вскидывает и сажает себе на плечо. С высоты внушительного его роста я смотрю через головы стоящих впереди.

В центре круга, смешно переступая с лапы на лапу, переваливаясь, топчется в некоем подобии танца бурый медвежонок. Неуклюже переставляя лапы, он уморительно задирает нос, поскуливая и ворча. На нем ярко-красный жилет, а на широком ременном ошейнике, плотно охватывающем шею, болтаются медные колокольчики, при каждом движении медвежонка они издают мелодичный звон. А перед медведем, широко расставив ноги, стоит здоровенный цыган с кудрявой, иссиня-черной бородой. Скаля белые зубы, вскрикивая «Эй! Гей! Э-гей!», он колотит ладонью в большой бубен. В такт движениям покачивается в его правом ухе огромная круглая золотая серьга. На цыгане алая атласная рубаха, широченные зеленые шаровары, заправленные в черные лакированные сапоги. Рубашка подпоясана тонким, с серебряными украшениями пояском. Но цыган в кругу не один — тут же, дразня и заманивая медвежонка, отплясывает молодая цыганка в накинутой на плечи, сверкающей всеми цветами радуги, шелковой шали с длинными кистями. Картинка, а не цыганка! Она похожа на тех, каких я вижу у папы на папиросных коробках, — папиросы так и называются «Цыганка Аза». Цыганка низко кланяется и подставляет зрителям мятую мужскую шляпу — в нее бросают медную и серебряную мелочь; монетки звенят и поблескивают на солнце. Мониста и браслеты, унизывающие смуглые руки и шею цыганки, тоже звенят и бряцают. И сверкают в ушах крупные сережки — два золотых полумесяца с бирюзой.

Дед Автандил потряхивает меня на могучем плече, — сидеть мне удобно, словно в папином кресле.

— Ну как? — спрашивает дед. — Видно?

— Видно, видно, дедушка! — ликую я.

Но нет, оказывается, я разглядела еще не все. Вытянув шею, замечаю, что в кругу, кроме старого цыгана и молодой цыганки, топчутся двое цыганят, цепляются за широченную юбку матери, за шаль, почти голые — лишь узенькие полоски ткани опоясывают их. Но они так загорели, так черны, что нагота не бросается в глаза.