Читать «Давно, в Цагвери...» онлайн - страница 100

Наталья Львовна Туманова

И все смотрели на меня с удивлением и недоверием, словно я был призраком с того света. А я осмелел — теперь меня нельзя было прогнать обратно в Цагвери, — подошел ближе к пролетке.

— А я с вами ехал, — признался я. — Думал: помогу искать. Хотите, подползу сейчас к табору, посмотрю, где Ли? Вернусь — расскажу, и вы пойдете и арестуете их…

В темноте, чуть подкрашенной красным отсветом недалеких костров, я видел, как переглянулись Важа и Леон Георгиевич. Важа сердитым шепотом отругал меня и заявил, что он — представитель власти и не нуждается в помощи мальчишки, он сам покажет цыганам, как нарушать законы.

Но Леон Георгиевич мягко остановил его:

— А может, действительно попробовать, батоно Важа? Гиви — маленький, он сможет подползти совсем близко. А если что — мы же рядом!.. Это с нашей стороны военная хитрость…

— Ну, пусть идет, — после недолгого раздумья величественно разрешил Важа. — Но если что — свисти, кричи!

— Обязательно!

И я двинулся на огни табора. Сначала шел чуть наклонясь, осторожно раздвигая впереди себя кусты, стараясь, чтобы ни одна ветка не зашумела листьями, не хрустнул под ногами сухой сучок. Я чувствовал себя Тариэлем, сражающимся за свою Нестан Дареджан, Русланом, отправившимся разыскивать и спасать Людмилу.

Когда кусты кончились, мне пришлось спуститься на четвереньки и ползти в густой и колючей траве. Остро пахло полынью и типчаком. Через каждые пять-шесть метров я останавливался и, приподнявшись над травой, прислушивался и приглядывался к тому, что делалось у большого костра.

У огня, на котором что-то варилось в огромном чугунном котле, в самых разнообразных позах сидели и полулежали цыгане. Задумчивую печальную мелодию, но не ту, которую мы слышали, подъезжая, а уже другую, глубоким глуховатым басом вел старик с седыми кудрями и такой же седой, курчавящейся бородой.

Он сидел обхватив руками колени, неподвижно глядя в огонь, словно сама песня его рождалась в огне, словно искры, взлетавшие в ночную тьму, вдохновляли его мелодию, горькую и протяжную, как уходящий в небо дым. Рядом со стариком цыган помоложе аккомпанировал на гитаре — издали гитарного звона слышно не было, — и кто-то, не видимый мне, изредка бил в бубен.

Я полз медленнее и медленнее, и вдруг меня приковала к месту мысль: а ведь должны же быть в таборе сторожевые собаки; наверно, по ночам, когда цыгане спят, собаки караулят нехитрое имущество, охраняют табор от чужих.

Но я подполз достаточно близко к костру, чтобы рассмотреть сидящих у огня людей: и седого старика запевалу, и гитариста, и девушку в красном платье, будто впитавшем в себя все краски и силу пламени полыхавшего перед ней костра, девушку с тонкой, как стебелек, смуглой шеей, и похожую на бабу-ягу старуху в черной шали с крупными розами, и других.

Пылающий в ночи костер, вид суровых лиц с темными мерцающими глазами, какая-то безмерная, первобытная тоска, звучавшая в песнях, — все это завораживало меня, я словно бы забыл, зачем я здесь… Цыгане не казались мне ни злыми, ни страшными, они пели с такой душой и чувством! Нет, такие люди не могли причинить Лиане вреда, даже если и похитили ее…