Читать «КУРОПАТЫ: СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ» онлайн - страница 8

На суде М. О. Стакун с трудом поднимался со скамьи, говорить почти не мог — в груди его что-то клокотало, хрипело, дышал он часто и тяжело, жадно хватая ртом спасительный воздух. Не надо было быть врачом, чтобы понять, что у него повреждены легкие — их отбили ему на допросах, вымогая «правдивые» признания. Но Михаил Осипович держался на редкость мужественно и несмотря ни на что не подписал измышлений следователя.

Суд вынужден был его оправдать. Тогда руководство НКВД БССР опротестовало решение суда. Рассмотрение протеста затянулось надолго и М. О. Стакуну так и не суждено уже было выйти на волю — он умер на нарах в камере Тамбовской тюрьмы.

Из последних сил держались и другие подсудимые. Все они отказались на суде от своих прежних показаний, заявили об избиениях и пытках следствия, но слишком тяжкие и коварно завязанные в единый узел признания были ими уже подписаны. Особый интерес для суда представляли, конечно, записи очных ставок. Следователи знали об этом и провели их по высшему классу шантажа и подтасовок.

Вот как проходила, по описанию А. Ковалева, его очная ставка с В. Потапейко:

— Справа в углу комнаты сидел человек-скелет. Когда у меня спросили, знаю ли я этого человека, хотелось ответить: «Нет, не знаю». Потому что признать в нем недавно цветущего молодого красавца было почти невозможно: лицо землистое, в отеках, по обе стороны рта залегли старческие складки, глаза потухли. Склонив голову, он тупо смотрел на свои колени. Мне показалось, что он уже никого и ничего не замечает. Его губы шевелились, но беззвучно, как у старушки на богомолье. Чувствовалось, что это тяжело больной человек, и ни один эксперт не осмелился бы утверждать, что ему всего тридцать лет.

Афанасий Федорович рассказал, как искусно ставились В. Потапейко вопросы, на которые он должен был отвечать односложно: «Да».

— Вы подтверждаете, что Ковалев лично дал вам вражеское поручение?

— Да.

— Вы вместе с ним участвовали в антисоветской, террористической деятельности?

— Да.

— Вы даете чистосердечные показания?

— Да…

Подобным образом проходили очные ставки А. Ковалева с В. Пивоваровым и А. Ананьевым. Спустя много лет Афанасию Федоровичу рассказали, как вел себя после этой очной ставки А. Ананьев. Видимо, к нему на время вернулась ясность мышления, он осколком найденного на прогулке стекла попытался вскрыть себе вены и кровью написал на клочке бумаги прощальную записку дочери:

«Что бы обо мне ни говорили, помни, доченька, — я честный человек».

…Но вернемся назад, к нашим гостям, с нескрываемым интересом изучающим «Домовую книгу», и послушаем дальше их обращенный в прошлое диалог.

С. Червякова:

— Вальтер, а ты помнишь Дмитрия Коника? Толстенький такой, в очках. Они почти одновременно с вами въехали в дом. Его назначили заведующим отделом культуры и пропаганды ЦК партии. Очень жену свою обожал, всегда ходил с ней под руку, с гордо поднятой головой. Когда они гуляли по улице, мы выходили посмотреть. Нам казалось, что рядом с ней — стройной, изящной — он не идет, а, как колобок, катится. Относились к ним в доме все очень тепло, а маму Дмитрия Юдовича — Ефимию Николаевну — просто боготворили. За доброту, какую-то особую сердечность и за пирожки, которыми она почти каждый вечер потчевала во дворе детвору.