Читать «Правдивая повесть о мальчике из Кожежа» онлайн - страница 64

Дамжуко почему-то промолчал. Ему подобало произнести хох по такому торжественному случаю, а он, как показалось Мишакую, ехидно усмехнулся. Мишакуй был оскорблен и обижен. Всю дорогу он проклинал «завистливого недоброжелателя».

И вот Мишакуй в ярко освещенном зале. Люди нарядно одеты. И все с нетерпением ждут начала важного судебного разбирательства по делу какого-то хана, так полагал Мишакуй. «Должно быть, — рассуждал Мишакуй, — этот самый хан в свое время совершил много злодеяний, потом был в бандитах и зверствовал. А теперь попал в руки правосудия. Что ж, поделом ему. Как говорится, поев соли — пьют воду. Совершил зло — отвечай! И пусть мой Залимгерий не побоится выложить перед судом все, что натворил этот злодей: А как же иначе, ведь он — защитник, он защищает народ и Советскую власть. И судьи не помилуют этого господина, и ты, сынок, не давай ему спуску!»

Эти размышления были прерваны голосом из заднего ряда. Мишакуя попросили снять папаху. И правда, неприлично показывать ее столь изысканной публике. Но тут он вспомнил: сидеть среди людей без головного убора, значит, проявить к ним, и особенно к женщинам, неуважение. Мишакуй снова напялил папаху на голову.

— Снимите, пожалуйста, шапку, — снова попросил тот же молодой голос.

— Я не мальчишка, чтобы сидеть с непокрытой головой, — рассердился Мишакуй и поправил папаху, давая понять, что он сидит здесь с достоинством, не позоря сына, который в разбираемом деле будет играть важную роль. «А этот мальчишка просто не знает, что такое хабзэ,» — успокоил себя Мишакуй.

Невидимые руки раздвинули плюшевые занавески, и открылось просторное помещение на возвышении. В центре стоял молодой человек, одетый в старинные доспехи. Не веря своим глазам, Мишакуй приподнялся. Сердитое «сядьте!» вернуло его на место. Подавшись вперед, он вперил взгляд в молодого человека. Сомнений не было — на сцене его сын! Беспомощно оглянувшись по сторонам, Мишакуй съежился и опустил голову.

Со сцены звучала мужественная клятва вызволить заложников из ханской неволи. Но Мишакуй не слышал слов клятвы. «Опозорил, собачье отродье. Родного отца отдал на посмеяние недругам!»

Мишакуй решил немедленно уйти из этого проклятого «тиатра», чтобы никогда больше не видеть бессовестного обманщика-сына. Но в фойе он замешкался. «А что меня ожидает в селе? Насмешки. Здесь-то меня никто не знает…»

— Вы, наверное, опоздали, отец? Я провожу вас в директорскую ложу, — сказал товарищ Залимгерия, беря под руку расстроенного Мишакуя.

И вот Мишакуй снова в зале, в ложе, на мягком кресле. Кроме него, в ложе находились две красивые женщины. Одна из них почтительно уступила ему место в переднем ряду.

Поначалу Мишакуй почувствовал себя очень неловко. Эта ложа, отделенная от зала плюшевой занавеской, показалась ему чем-то вроде царского трона, на который он взобрался по недоразумению. Но потом чувство неловкости растворилось в другом, более сильном — в чувстве гордости: вот какие почести ему оказывают!