Читать «Правдивая повесть о мальчике из Кожежа» онлайн - страница 25

Ребята не любили Николая Феофановича и радовались, что учитель попал впросак. Николай Феофанович покраснел и как крикнет:

— Наурзоков, выйди из класса!

Но все эти неприятности меня не слишком огорчали. Самое главное — мои добрые аталыки были очень рады тому, что я стал разговорчивым и не стесняюсь больше своего акцента. Их радость окрыляла и меня. Чтобы по-настоящему овладеть русским языком, я решил составить «план жизни», как тот Ахмет, которого я видел в театре, или как Леонид Петрович. Он даже на каждый день намечает, что должен сделать.

Я сел за стол и раскрыл толстую тетрадь в коленкоровой обложке. Мне казалось, что стоит только составить план, как я тотчас же начну правильно говорить по-русски. Да что там школьные дисциплины! Моя фантазия разыгралась. Я стану артистом, я сделаю какие-нибудь важные открытия, которые удивят не только моих сверстников, но и учителей и моих аталыков. Что бы такое открыть? Мои мысли расплывались, как дым в воздухе. Я никак не мог придумать, чем бы поразить всех. А так как обязательно надо было что-то открыть, то я вновь и вновь перебирал полюбившиеся мне темы: «Кабардино-Балкария в прошлом и настоящем», «Жизнь моего народа». Или описать Москву?.. Но этим никого не удивишь: Москва известна моим товарищам по школе, учителям и аталыкам. А если… И тут меня осенила мысль написать о моих аталыках. Пусть знают все, какие они добрые, хорошие люди, как они верны долгу дружбы. Тема эта очень мне понравилась, и я включил ее в свой план.

Вот каким получился план моей жизни: «Учиться отлично; после окончания школы стать артистом; изучить историю Кабарды; быть активным комсомольцем, готовым пожертвовать жизнью для победы коммунизма, описать жизнь Благонравовых».

Я продолжал раздумывать над планом, когда Леонид Петрович зашел ко мне. Он взял мою тетрадь и прочитал. Сперва аталык почему-то улыбнулся. Потом, прогнав с лица улыбку, сказал:

— Артистом, говоришь? А если… Аннушка, дай, пожалуйста, моему кану письма Кургоко Батыровича!

Анна Сергеевна положила на стол пачку старых писем, выцветших от времени.

Да, это были письма отца, исписанные его мелким почерком. Бумага сохранила мысли отца, а самого его уже давно нет. Дрожащими руками я развернул первое письмо.

«Многоуважаемый Леонид Петрович! Мудрый и неутомимый кабардинец Шора Ногмов в середине прошлого века писал с болью и горестью об одном своем научном исследовании: «Этот труд — труд многих лет, который предастся забвению, быть может, пренебрежению, но когда-нибудь пробудит благодарное воспоминание потомства учащегося». Нам с Вами, Леонид Петрович, не придется беспокоиться за судьбу своего труда, как Ногмову. В наше время культура и просвещение получают такую широкую помощь и поддержку от рабоче-крестьянского правительства, что начатому делу дана прямая и открытая дорога. Итак, дорогой Леонид Петрович, плодами Вашего ума и инициативы суждено стать добрыми семенами, от которых пойдет прекрасная зеленая поросль на ниве нашей культуры».