Читать «Правдивая повесть о мальчике из Кожежа» онлайн - страница 24

Сережа-петушок, влюбленный в военное дело, задает загадки про оружие:

— На горе-горище лежит голенище: в том голенище деготь, леготь и смерть недалеко, — говорит он.

Я должен написать это, прочитать вслух и отгадать загадку. Вовку особенно огорчает мое косноязычие. Поэтому он заставляет меня упражняться главным образом в скороговорках.

Не очень-то легко произнести быстро и много раз подряд: «Клюет курка крупку, курит турка трубку», или «От топота копыт пыль по полю летит», или «Сыворотка из-под простокваши». Сбился — получай щелчок в лоб. И ходишь как дурак с красным лбом.

Сперва мне доставались одни щелчки. Леонид Петрович видел это, но помалкивал. Однажды он, лукаво посмеиваясь, как бы невзначай проронил:

— Ничего, Ахмед! За одного битого двух небитых дают.

Ума не приложу, как он узнавал про наши игры. Но одно обстоятельство вызвало у меня подозрение в том, что и Леонид Петрович оказался невидимым участником этой затеи. Как-то раз я вернулся домой после большого проигрыша с красными пятнами на лбу. Увидав мой лоб, аталык улыбнулся, но ничего не сказал. А через некоторое время дал мне папку с надписью: «Кабардинские пословицы и загадки».

— Почитай, мой кан, тут много мудрого и занятного.

Я, конечно, прочитал и кое-что запомнил.

При первой же игре в загадки я сказал Вовке и Сережке:

— Кто назовет три неведомых чуда, из которых одно на небо по лестнице добралось, другое воду носит решетом, а третье масло жарит на вертеле?

Конечно, никто из моих друзей не отгадал. Тогда, торжествуя, я выдал каждому по десятку щелчков и объявил отгадку:

— Радуга, туча, солнце!

Я запасся большим количеством кабардинских загадок и в полной мере расквитался со своими товарищами.

ПО ПЛАНУ

Посещение театра сыграло важную роль в моей жизни. Словно что-то переломилось во мне. Правда, я по-прежнему скучал по матери, по родному селению, но уже не так сильно. Моя замкнутость и отчужденность почти исчезли.

Я стал веселым, разговорчивым, уже не замолкал у доски, как раньше, боясь, что неправильно построю предложение, не сгорал от стыда, спотыкаясь на словах и временами безбожно их коверкая. Если бы вы знали, как много значили для меня ободряющие слова Евгении Константиновны: «Вот видишь — можешь. И не хуже других!» А в конце учебного года и математик сказал:

— Неплохо, неплохо, Наурзоков! Основы знаний уже есть.

Только один Николай Феофанович, преподаватель русского языка, продолжает отчитывать меня. И каждый раз строго повторяет:

— Пора, пора, Наурзоков, научиться говорить по-русски!

Будто я и сам не знаю, что пора. Просто он ко мне придирается. Я даже знаю, из-за чего он меня не любит: мы однажды поспорили о «Герое нашего времени». Я сказал, что Максим Максимыч ошибается, когда говорит, будто черкесы на похоронах напиваются бузы и потом рубятся.

— Ни во время похорон, ни после не пьют — это запрещено обычаем…

— Садись, садись, знаток! — оборвал меня Николай Феофанович.

— Конечно! Я же знаю обычаи своего народа!

— Да ты же не черкес, а кабардинец…

— Черкесы и кабардинцы — один народ, и язык один, и обычаи одни и те же. А у Лермонтова здесь неточность, ошибка!