Читать «Терская коловерть. Книга первая.» онлайн - страница 185
Анатолий Никитич Баранов
Данел замялся, взглянул на казака-охранника.
— За икону посадил, будь проклят весь его род по седьмое колено.
Кондрат лукаво усмехнулся:
— Чего ж он отца Михаила не посадил? У него энтих икон что в хате, что в церкви...
— Разве батька-поп кровник Микалу — за что его сажать? А я кровник — меня посадил.
Кондрат снова усмехнулся:
— Повезло вам, братцы мои, дюжей некуда. Вот уж истинно: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Убег твой кровник, брат Данила, за Терек. Атамана нашего зарезал и убег на его же коне.
Крайнее изумление отразилось на лицах обоих арестантов. Они взглянули друг на друга, не в силах скрыть радости.
— Царство ему небесное! — перекрестился богомаз, и под низкими сводами станичной тюрьмы это прозвучало как «Слава тебе, господи!»
— Сдается мне, — взглянул на него насмешливо Кондрат, — что ты, Тихон Евсеич, только сейчас в бога уверовал. Говорят, в церкву не ходишь и пост не соблюдаешь. Может, ты другой какой веры, как молокане или баптисты?
— У каждого своя вера, — подмигнул в ответ Тихон Евсеич.
А Кондрат снова обнял за плечи приятеля-осетина.
— Что ж сразу не ко мне? — упрекнул, ведя его к выходу. — Заезжал, говоришь, да меня дома не было? Верно: я у пролубки крещенья ждал. Ну, ладно, успеем еще попраздновать. Пошли, братцы мои, к моему куреню, помянем нашего атамана, царствие ему небесное. То–то Бачиярок доволен: место высвободилось... Ты, Минька, тоже пойдем, только винторез домой занеси, а то люди подумают, под конвоем нас ведешь.
Хорошо на воле! Тихон Евсеевич взглянул на солнце, блаженно зажмурился. Только что собирался отправляться в моздокскую тюрьму, а повернулось так, что собирается он сейчас к казаку в гости. Лишь мысль об иконе несколько омрачала его поистине праздничное настроение. Где она сейчас? В чьи попала руки?
Со стороны дома Вырвы неслись вопли и стоны оплакивающих атамана родственников, но они не затрагивали в душе струны, скорби. Так уж устроен мир: что горе одному, то может быть радостью другому.
— Зайдемте на минуту к соседу моему Денису. Давче Стешка говорила, что захворал он после крещенья в ирдани, — вывел его из раздумья голос Кондрата, остановившегося у саманного куренька с парой узеньких окошек и дырявым ведром на трубе, торчащей, словно палец с наперстком из камышовой крыши. «Слава казачья, а жизнь собачья» — подумал Тихон Евсеевич, проходя вслед за спутниками в пахнущее кислым тестом помещение.
Несмотря на солнечный день, в нем было сумрачно. Серые стены не отражали света, и без того скупо пропускаемого крохотными оконцами. Потолка в куреньке не было. Кривые слеги, сходясь на такой же кривой балке-матице, словно ребра на позвоночнике, являли собой одновременно и потолок и крышу. Слеги и камыш, наваленный на них, обмазаны глиной и побелены известкой, которая уже успела покрыться слоем копоти.
Почти все жилище, занимали нары с подстилкой из камыша, на которой вместе с кучей тряпья находилась и куча детишек разного возраста, но одного и того же пола — женского. Самая маленькая девочка лежала отдельно в подвешенной к матице люльке и с видимым наслаждением насасывала собственный палец. В углу под божницей, состоящей из почернелого лика Спасителя и двух каких–то святых, стоял стол с широкими черными щелями между досками. За столом вдоль стен протянулись в обе стороны колченогие лавки. Справа от входа раскорячилась старой жабой покосившаяся русская печь. На ней стоит дежа. Рядом на свесившейся дерюге лежит косматая мужская голова.