Читать «Терская коловерть. Книга первая.» онлайн - страница 100

Анатолий Никитич Баранов

Грустно турчал сверчок под нарами. С окраины хутора доносился пьяный гомон мужчин. На сердце почему–то было тревожно. Неужели оттого, что Микал весь вечер не спускал с нее пронзительного взгляда, а рядом с ним вертелся этот одноглазый страшный Гапо с сабельным шрамом через все лицо и с нахальной ухмылкой на толстых губах. Удивительные истории рассказывают про него. Будто он абрек, но ни разу еще не попался стражникам — такой ловкий и удачливый. Никто не знает, чей он родом, где живут его близкие. Похоже, что близкие у него везде: в Осетии и Кабарде, на Ставропольщине и в Чечне. Если у вас пропал бычок, лучше всего узнать о его судьбе через вездесущего Гапо. Если Гапо не знает — никто не знает, и тогда лучше всего утешиться мыслью, что злосчастное животное провалилось, по всей видимости, под землю. Однажды у Афанасия Габуева пропало двенадцать голов скота. Целое стадо! Три дня искал пропажу хозяин, на четвертый обратился к Гапо: «Поищи ты, пожалуйста».

Поехал Гапо по своим дальним «близким». Вначале в Кабарду заглянул, потом в Чечню. Вернувшись, сказал Афанасию: «Завтра утром забери свой скот возле Невольки у Графского хутора. Только прости: белого бычка не будет, не уберегли», — и, разведя руками, откровенно расхохотался.

Сона зябко пожимает плечами: почему так часто взглядывал на нее Микалов дружок? Может быть, задумали нехорошее дело? А вдруг Микал решил надругаться над нею, как тогда возле колодца? От такой мысли по телу добежали мурашки. С гулко бьющимся сердцем встала, вышла в сенцы, проверила засов в двери: дубовая палка прочно сидит в железных скобах. Вернулась в хадзар. Посмотрела в окошко: на дворе темно — глаз выколи. Снова легла возле матери. Попробовала думать о чем–либо веселом. Улыбнулась в темноту, вспомнив, как Степан учил ее писать по-русски. «Я люблю маму», — прошептала заученную на прошлом уроке фразу. Ох-хай! Как трудно выговаривать чужие слова — язык поломать можно. Говорили бы все просто, по-человечески, и она произнесла эту фразу по-осетински. Сона вздохнула, повернулась на другой бок. Конечно, она очень любит маму и отца тоже, и всех своих сестренок и маленького братца — они родные. А вот почему она любит, этого сероглазого чужака, и сама толком не знает. Просто любит — и все. Она обязательно научится писать по-русски и, когда выйдет за него замуж, то будет ему шептать эти хоть и некрасивые, но все же ласковые слова «Я люблю маму». Нет, не «маму», а как это по-русски? «Ты»? Нет. «Твоя»? Тоже не так. Ах да... «Тебя». «Я люблю тебя, Степан».

Какой то легкий шорох на крыше отвлек ее от поисков нужных слов. Она приподнялась на локте, прислушалась, «Кошка, наверно, охотится за воробьями», — подумала Сона, снова ложась и чувствуя, как неопределенная тренога отодвигается с приближением сна.

Ночь, черная, как сердце злой колдуньи. Нет в небе звезд, их, наверно, завесила шалью бабка Бабаева, летая на метле со своим приятелем чертом. А что? Самая подходящая обстановка для нечистой силы. В такие вот теплые, пропитанные полынным духом ночи Вечный Шутник так и толкает под ребро того самого мужчину, у которого— «седина в бороду», понуждая его, несмотря на колотье в спине, тащиться в потемках к той вдовушке, что одним лишь взглядом сверкающих глаз врачует старческие недуги. Нет лучшего времени для слуги дьявола, как глухая пора незадолго перед самой полночью, когда дороги и тропки растворились в чернильной темноте, а плетни и хаты повырастали там, где их днем и в помине не было.