Читать «Терская коловерть. Книга третья.» онлайн - страница 275

Анатолий Никитич Баранов

— На помощь спешишь, Андреич? — натягивая вожжи, окликнула встречного всадника Дмыховская, и не понять было сразу, что она имела в виду: на помощь — преследователям или преследуемой?

Степан промолчал, сделав вид, что не понял насмешки.

— А где же третий? — спросил, спешиваясь и подходя к тачанке.

— Сбежал, сволочь, в камыши, — ответила Дмыховская.

— Убили не того, кого следовало, — оказал Степан. Он встал на подножку, склонился над неподвижным телом: перед ним лежала Ольга, бездыханная, чужая и близкая одновременно. У Степана подкатил ком к горлу, перед замутненным взором возникла хмарь далекого ноябрьского утра под Георгиевском и жаркий полушепот под шум падающих на землю дождевых капель: «Чистеньким хочешь остаться перед благоверной своей? А как же я, обо мне ты подумал?»

Осторожно, словно боясь причинить боль, Степан притронулся к искусно сделанному парику — из–под него блеснула золотая, знакомая с давних пор сережка. «Из земли вы пришли, в землю и уйдете», — подумал Степан и прикрыл серьгу выскользнувшим из–под парика золотистым локоном.

— Куда ты ее сейчас? — обернулся к Дмыховской.

— В больницу. Пусть врачи засвидетельствуют смерть.

— А потом?

— Где–нибудь закопаем. Не склеп же ей гранитный возводить за ее подвиги.

— Отвези в Луковскую к ее крестной матери, она похоронит.

— Не много ли чести?

— Делай, как говорят! — вспылил Степан, но тут же взял себя в руки. — А этого, — он кивнул головой на понуро сидящего Недомерка, — ко мне в отделение.

Больше он не сказал ни слова, сел на коня и ускакал к себе на службу. Там, пройдя в свой кабинет, уселся за стол и глубоко задумался над прожитой жизнью. Вспомнил, как преследуемый царскими ищейками забрел на осетинский хутор и встретил там свою будущую жену и как судьба–насмешница тогда же свела его с другой не менее обаятельной женщиной. Сколько душевных мук перенес он, клонясь на весах любви то к одной, то к другой в зависимости от тяжести бросаемых ими на чаши весов гирь. И вот одна из этих чаш пуста. Но почему и теперь весы сохраняют равновесие?

Он просидел в кабинете допоздна, перебирая одну за другой вехи своей жизни и наполняя пепельницу окурками. Правильно ли он жил все это время? Вроде бы правильно. Все делал по велению совести и долга перед своим народом. Не щадил себя во имя великой идеи, не прятался за других. Но почему на душе так муторно, словно после кошмарного сна или с похмелья? Ага, похмелье и есть. Затяжное. Глубокое. Бражничал в 18‑м году, а похмелье наступило аж в 25‑м. «Это тебе за Андрейку!» — неспроста обожгла его Ольга плетью, уводя от бандитов с холодовского хутора. Что теперь прикажете делать? Как сказать об этом жене? Ведь не оставит же он в детдоме собственного сына! Может быть, отправить его с отцом в Белоруссию? Пройдет какое–то время — он признается Сона… Не то. Уж лучше признаться сразу. Вот сейчас он придет домой, откроет дверь и скажет: «Сона…». «О боже великий!» — как воскликнул бы тесть Данел на его месте. Как же он ей скажет?

Однако говорить ему ничего не пришлось. Едва он перешагнул порог своей квартиры, как Сона шикнула на него с выражением испуга на лице: