Читать «Платонов тупик» онлайн - страница 92

28

Вторая военная зима принесла людям большую радость: немцы потерпели поражение под Сталинградом. Эта весть даже у отчаявшихся возбудила веру и надежду на скорое освобождение. Люди ожили, повеселели, подняли головы.

А немцы от такого разгрома растерялись. Они объявили траур, ходили понурыми и грустными, и даже у порабощенных и униженных ими людей искали сочувствия.

Как раз в это время поселок заполонила какая-то немецкая воинская часть — то ли из тех, которые откатились аж из-под Сталинграда, то ли из тех, что спешили туда на помощь. Хотя спешки особой у них Васька не заметил — наверное, уже не к чему было спешить, и они три дня отогревались в теплых хатах.

Гуринскую хату облюбовал себе офицер с денщиком. Офицер, видать, был старый вояка: у него на френче было несколько орденских колодок, две нашивки за ранения — желтая и красная. И на шее болтался черный крест. Сам он был длинным, сухопарым, лицо будто пергаментом обтянуто — бледное, с резкими свирепыми морщинами у рта. Строгий, угрюмый, он сидел один в горнице, что-то читал или писал. К нему часто бегали какие-то порученцы, приносили пакеты, громко стуча каблуками, вручали и убегали. Денщик — маленький, кругленький, как колобок, вместе с хозяевами дома околачивался больше возле плиты, готовил офицеру диетическую пищу — тот, оказывается, страдал желудком.

Однажды дверь из горницы открылась и на пороге появился офицер. Денщик замер по стойке «смирно», и все остальные машинально вскочили и уставились на офицера. А тот не спеша поднял газету, окаймленную черной рамкой, и с печальным видом сообщил:

— Капут… Сталинград капут… — И умолк, ждал ответного участливого отзыва. Остальные тоже молчали, потупив головы. Офицер переводил взгляд с одного на другого, пытался понять, что кроется за этим молчанием — сочувствие или радость.

Первой спохватилась мать и, чтобы не дать озлобиться немцу, сказала:

— Да, да… Капут… — Придав голосу горестные нотки, добавила: — И ты на фронт? И тоже капут? До матки надо идти, домой. — Для большей убедительности она даже склонила голову набок — приняла грустную позу.

Немец смотрел на нее в упор и молчал. Васька незаметно дернул мать сзади за рукав:

— Мама…

Немец перевел взгляд на Ваську, и тот быстро опустил глаза к полу, чтобы офицер не заметил в них радостного блеска.

— Ja! — обронил немец сухо и ушел к себе.

Мать обернулась к Ваське:

— Я рази что не так сказала?

— Да все так! — засмеялся Васька. — Только… — оглянулся на денщика — тот был занят варевом, и Васька продолжил тихо: — Только такого вы не сагитируете.

Рано утром, когда еще было совсем темно, немцы неожиданно уехали.

Однако растерянность у оккупантов чувствовалась только в первые дни траура, вскоре они снова воспрянули и стали вести себя даже жестче, чем до этого. Сурово карали за малейшую провинность: за листовки, за укрытие пленного, раненого, за диверсию, саботаж — за все расстреливали на месте.

В это время уже стали привычными налеты наших самолетов. Не проходило ни дня, ни ночи, чтобы хоть один из них не появился и не порадовал людей своим звуком. Они бомбили эшелоны на станциях, склады с горючим и боеприпасами, Путиловский аэродром. В небе часто вспыхивали воздушные бои, и сколько радости и ликования приносило людям это зрелище, когда, оставляя за собой черный шлейф дыма, клювом вниз падал фашистский самолет!