Читать «Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом» онлайн - страница 64

Жорж Дюби

Идею подобной трехчастности ученые страны франков усвоили еще на заре Каролингского возрождения. Она приносила прямую пользу. Она позволяла найти во франкском обществе место для того четко очерченного, целостного, самостоятельного, ограниченного своей задачей, своим уставом, своей дисциплиной, того истинного ordo, того ордена, порядка, каким было бенедиктинское монашество. Во времена Григория Великого оно родилось из охватившего Запад искушения укрыться в воздержании и тишине; прочнее всего оно утвердилось на Британских островах; из тех краев как раз и явились такие люди, как Бонифаций или Алкуин, трудившиеся в VIII в. над тем, чтобы реформировать франкскую Церковь, извлечь ее из невежества. Без сомнения, именно в ходе той реформы, в перекличке со словами Иеронима, Августина и Григория Великого, была ясно сформулирована эта идея: внутри самой Церкви, то есть на самом верху тех двух порядков, о которых говорил папа Геласий, следует тщательно различать два образа жизни, два способа служения. Уже в 751 г. реформаторский Верский собор предписал своим одиннадцатым каноном, чтобы «одни были, в обителях, в порядке монашеском, другие, под рукой епископа, в порядке каноников». Два порядка. И конечно, была мечта, хотя еще и невысказанная, упорядочить и остальных, то есть мирян, тех, кто проливает кровь в сражениях, по чьим лицам струится пот в рабских трудах, кто спит с женами и рожает детей, сделать из них Иовов, «добрых супругов», собрать и их тоже в некий порядок.

С этой целью епископы два поколения спустя, в разгар культурного «возрождения», принялись сочинять «зерцала», трактаты о праведной жизни для мирян, предлагая им особые обязанности и миссии. Епископ Теодульф Орлеанский в поэме о лицемерах утверждает, что существуют два порядка, священнический и монашеский, а к ним прибавляется «простонародье»; но он признает, что на самом деле речь идет о трех порядках, объединенных одной верой. А Иона Орлеанский функцию правосудия отдает (уже) порядку мирян, ordo laicorum. Упорные усилия франкских прелатов, поддержанных Людовиком Благочестивым и Карлом Лысым, их истовые старания вытащить все общество из бездны дикости, в которой оно пребывало, естественно вписываются в трехчастную схему. И когда западный мир снова подвергся испытаниям, когда в X в. его захлестнули насилие и алчность, когда снова, как и два столетия назад, добрые монастыри показались островками в море смуты, цитаделями совершенства, выдерживающими осаду зла, — тогда троичная и иерархическая конфигурация морального порядка укрепилась проч¬нее, чем когда бы то ни было. К тысячному году она подпитывала все надежды на реформу. Когда епископ Бурхард Вормсский пытается удержать в священническом звании лучших своих каноников, охваченных «презрением к миру», он ссылается на три степени заслуг. Чтобы понять, как мощно во времена «Жесты о епископах Камбрейских» и «Песни» укоренялся этот способ делить людей не по функциям (на тех, кто молится, тех, кто трудится, тех, кто сражается), но по порядкам (на монахов, священников и мирян), я полагаю нелишним послушать после Адальберона и Герарда двух людей, говоривших незадолго до того, как заговорили епископы Ланский и Камбрейский: один из них — священник, Дудон Сен-Кантенский, другой — монах, Аббон из Флери.