Читать «Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом» онлайн - страница 63

Делить верных в ecclesia на три группы им было привычно. Но они это делали не в зависимости от действия, исполняемых ролей, возложенных на себя обязанностей, оказанных взаимных услуг. Они это делали в зависимости от заслуг. Они выстраивали по тройственной модели шествие к спасению, которое вели лучшие, самые чистые, наименее отличающиеся от ангелов, и они, естественно, шли во главе. Такой порядок коренным образом отличается от того, который возвещает геласианская формула: критерий здесь — не отношение к оружию, а отношение к сексу. Подобное представление, следовательно, в противоположность другому, касается и женщин, как и мужчин. Существенная разница. Она не мешала тому, чтобы два способа классифицировать людей сближались, пересекались в памяти мыслителей и в дискурсе, который они выстраивали. Этот процесс от поколения к поколению постепенно, неудержимо сдвигал систему морального разделения, явно троичную, в сторону мужского, социального, функционального начала. Бесспорно, что утверждение социальной трифункциональности на пороге XI в. было облегчено длительным присутствием другой трехчастной фигуры, ее движением, теми поправками, которые в определенных узловых точках ее передачи изменяли понятие о троичной иерархии заслуг.

В исходной точке все те же Григорий Великий и святой Августин. Однако тут им предшествует святой Иероним, который в своем трактате «Adversus Jovinianum» («Против Иовиниана»), восхваляющем девственность и порицающем брак, различает три степени сексуальной чистоты: девственность, воздержание и супружество. Августин и Григорий развили эту тему. Так, святой Августин, размышляя о «трех праведниках» Ветхого Завета, Ное, Данииле и Иове, о тех трех образцах, которых предлагает Иезекииль (14, 14), делит членов христианской общины на три «рода»: правителей — своим превосходством они обязаны своей чистоте, — воздержных и верных, состоящих в браке. Григорий Великий эту мысль продолжил и повторил ее в своих «Moralia» (1, 14). Впрочем, он говорит о «порядках», а не о «родах», и главное — вносит уточнение. Уточнение это решающее. Оно дает толчок к смещению всей схемы. Кто такие правители? Епископы. А воздержные? Монахи. Что до третьих, «добрых» супругов — значит, есть и дурные, — то их роль в том, чтобы трудиться в миру. Вернувшись к этой идее в одной из гомилий, Григорий начинает выстраивать из этого наброска те самые формы, в которые Герард Камбрейский и Адальберон Ланский пять столетий спустя впишут трифункциональную фигуру. Он подчеркивал два пункта этой концепции - иерархичность и единодушие: «Хотя прелаты далеко превосходят тех, кто живет в воздержании и в молчании (по мнению Григория, который в этих делах толк знал, монахи должны молчать — это не "ораторы"), а превосходство воздержных далеко удаляет их от живущих в супружестве, мера у всех троих одна, ибо если есть великое различие в заслугах, то нет расстояний в вере, к коей и те, и другие стремятся».