Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 74

— Пан! Я идти на базар. Кауфен, панымаешь, феркауфен… Купить-продать… Их кауфен, тогда бери, пожалуйста! А то киндер хочут ам-ам… Детям, панымаешь, кушать положено!

Он плелся за солдатом, причитал и, показывая на пакет в руке, твердил: «Детишки, киндер, панымаешь, адин, другой мал-мал…» Перекладывал пакет из руки в руку и свободной показывал, какие у него маленькие «киндер» и сколько их «мал-мал меньше». Солдат шел не поворачиваясь, а дядя Гриша снова и снова начинал свою песню про «киндер мал-мал» и «ам-ам». Ныл он совершенно безнадежным голосом, и я понимал, что все это зря.

Толпа задержанных росла. Вскоре и Кольку притащил какой-то солдатик и сдал клещевидному. Он заметил, что Колька бежал, а это действовало на немцев как на охотничьих собак: если человек бежит, значит, его нужно ловить. Он поймал Кольку и притащил к нашим немцам. Ребят прибавилось, до Колькиного появления их было немного. Даже я понимал несложную арифметику нашей тогдашней жизни: если нас, ребят, мало, это хорошо, немцы могут отпустить. А если много, шансов меньше: не отпускать же всех? А выделять кого-то немцы не имели привычки, они всячески изображали строгих, но справедливых хозяев. Колька уменьшал наши шансы освободиться. Мешал и дядя Гриша.

Он продолжал тупо канючить, а потом, как бы невзначай, обронил на панель свой пакет: надеялся сыграть на немецкой сентиментальности, все-таки попасть в исключительное положение. Из пакета выпали две пары детских сандалий, одна другой меньше. Сандалики были поношенные, в дырочках, как в веснушках, и звякнули о землю блестящими металлическими застежками. Немец обернулся на звук, а дядя Гриша развел руками: «Вот, мол, продаешь последнее, детское, чтобы им же, детишкам, киндер, было что ам-ам». Немец ткнул в сандалии сапогом, и они разлетелись в разные стороны, жалобно звеня металлическими застежками. Дядя Гриша кинулся их подбирать, брюки его задрались, оголив синие вены на ногах. Было холодно, а он ходил в сандалиях. Мне и то стало его жалко.

А немец вдруг закричал петушиным высоким голосом, показывая на детские сандалии:

— Ты не есть фатер!.. Ты не есть отес!.. Только немец ист настоящий отес!.. Фатер!

Он поднимал руку с отсутствующим указательным пальцем вверх. Дядя Гриша хватал неловкими руками сандалии и твердил свое:

— Я! Я!.. Кауфен-феркауфен… Детишки, панымаешь, мал-мал меньше… Я есть отца! Немец тоже есть отца, он панымает! Пан есть фатер!..

Солдат слушал его слова и говорил что-то, показывая то на детские сандалии, то на сандалии дяди Гриши. И получалось, что он, немец, сперва продал бы свои, взрослые туфли, а уж потом детские. Ибо он, немец, — настоящий фатер, а мы здесь все звери, азиаты. Быть хорошим отцом — тоже было привилегией немцев.

Наш сосед долго внимательно слушал немца, потом сказал:

— Ферштейн. Я есть отец, фатер… Я, панымаешь, есть продавать это… Чтобы ам-ам… Так что я пошел… Кауфен-феркауфен, и обратно… Я пошел, да?

Но немец не собирался отпускать дядю Гришу, он злился, что тот не понимает его, топал ногами и снова завел свое — как бы он поступил на его месте. И спрашивал: «Ферштейн?» Было стыдно за дядю Гришу: какой он непонятливый, тупой и, кажется, действительно плохой фатер. А дядя Гриша отвечал: