Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 294
Владимир Наумович Тихвинский
Так вот, и дурачок оказался на насыпи, а я с молотком за спиной в вагоне! Один я такой, не резвлюсь у насыпи, а стою с проклятым молотком за спиной. И моя поза, и моя физиономия, естественно, показались подозрительными часовому, и он стал выманивать меня из вагона: кричал, махал руками и даже целился из автомата, показывая, что подстрелит меня на лету, как только я прыгну… Понарошке, конечно. Но я весь взмок от страха: а ну как углядит за спиной молоток и влепит пулю! Мне всегда казалось, что другой человек знает то же, что и я сам. Доверчивостью это называется. Или глупостью.
Шевро, например, попер прямо на часового: дай прикурить! Он не произносил слов, и так все было понятно! И немец не обижается, когда к нему пристает парнишка со спущенными штанами и голым задом — даже не потрудился надеть штаны! Чего-то я все-таки не понимаю, если немец спокойненько достает зажигалку и дает прикурить этому голозадому русскому. Или цыгану, которым они «дают прикурить», в смысле уничтожения, А тут ничего! Солдат вытаскивает из кармашка брюк зажигалку и чиркает ею, пока сигарета не начинает пускать дым. Автомат в это время спокойненько торчит под мышкой. Мне бы броситься на насыпь, смешаться с толпой ребят!.. Но как прыгнешь: вдруг увидит, что торчит за моей спиной! И бросить нельзя — найдут в вагоне, всем несдобровать! Я вот понимаю, что всем будет, а все не понимают, что со мной будет! Не понимают, что я не врежу «по кумполу», как учил меня Колька. Я ведь воспитанный мальчик, учил стишки:
Ну и так далее в таком же роде! Потому что наш, вместо того чтобы всадить ему штык в брюхо, начинает пропаганду и агитацию. Все дети помнят, что он стал «разлагать живую силу противника». Стал объяснять, что они — товарищи, камерады. Это единственное, что соответствует действительности, немцы называют друг друга камерадами. Но мы-то их — панами! И когда товарищ предлагает пану:
становится смешно и стыдно. Какой друг! Какой товарищ! Тут свои-то… Шмель вдруг ужалил меня в ногу. Чуть повыше ботинка. И как подлетел? Незаметно. Я дернул ногу и понял, что самое больное место не нога, а душа, потому что жалил меня не шмель, а Шевро… Окурком сигареты, которые нам исправно выдавали. По шесть штук в сутки. Маленькую пачку на троих. Так вот, бычком Шевро вгрызается в мою ногу! И Колька еще подмаргивает: правильно, мол! То есть он не это имеет в виду, а мое положение. Все внизу, а я в одиночестве… В гордом, как говорится! А гордиться нечем: дурак дураком! Один такой сыскался!.. И я прыгаю вниз, на насыпь!.. И…
И мой топот сливается со слоновым топотом немцев — они бегут к нашему вагону. Руки на автоматах, локти движутся как у кузнечиков — саранча летит целой стаей на нас! А для них мы — саранча, которую нужно немедленно выгнать из вагонов и заставить работать. Действительно, везут, кормят, а они только портят воздух да рассказывают сказки!.. Пора и за дело приниматься!
