Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 270

Он был болтливее других; когда ездили за грузами, говорил не переставая. При этом меня как будто не существовало: беседовал сам с собой. Что им, немцам, нужно, а что им, немцам, не нужно! Он и фюрера стал бы учить, как воевать. Вообще, к Гитлеру он относился как к большому ребенку. Если бы фюрер послушался его, Рихтера, все было бы иначе, а так эта проклятая война, криг, никогда не кончится. Если бы фюрер знал, если бы он слышал, что говорит Рихтер, все было бы по-другому и не было бы ссоры с русскими: немцы тоже социалисты, хотя и в сугубо национальном смысле слова: национал-социалисты. Мы привыкли к другому слову: фашисты. Рихтер толковал о близости взглядов: со Сталиным фюрер дружил, и вдруг — война! Я удивлялся. Странно получалось: мы были «товарищи», они — господа, а на деле: общность!..

Хотя в Африку Рихтер не хотел ехать так же, как и я. Не знаю, разболтал ли он про эту поездку случайно или намекал, чтобы я мог смыться? Говорил, как бы обсуждая эту проблему сам с собой. И только раз посмотрел на меня исподлобья: слушаю я его? Чего он хотел, господин Рихтер?

Кажется, его фамилия была Рихтер. Не знаю, так ли это: не знал или забыл потом. Может быть, просто он был слишком правильный («рихтиг») немец, и потому я нарек его в своей памяти именем Рихтер? Может быть. Я думал о том, почему «правильный» погиб раньше других, и сильный (а он был сильным по своему положению) вперед такого слабака, как я? Почему именно я убил его, хотя он сказал мне про Африку! Так получилось, хотя до сих пор у меня нет уверенности, что это сделал я. Там был и Колька. Теперь ничего не вернешь, не исправишь, не возьмешь на себя и не откажешься от того, что было. И вот: ничего не осталось от человека, даже фамилия стерлась в памяти! Только понятие, что Рихтер — правильный. Он любил слово «настоящий»: «настоящий зольдат», «настоящий отношений», «настоящий продукт», «настоящая жизнь». И он давал мне «настоящий продукт», хотя шла «настоящий война», я потом лишил его «настоящий жизнь»!..

Впрочем, кормил «своего русского» не только он. Я видел, как Колькин немец совал моему другу хлеб со шпиком, с тушенкой. Колька не ерепенился, брал молча, но есть не спешил. Ожидал, когда начнет «рубать» немец. Тот подталкивал парня под локоть, точно ожидал слов благодарности. Не дождавшись, принимался за еду. Так и жевали разом. И тонкие белесые полосы проступали у обоих на губах. И на наших с Рихтером, наверное, тоже. Со стороны виднее. Но мы не подхалимничали. Служили, но не прислуживали. А вот Шевро подлизывался явно и очевидно. Он дыбился, когда его хвалили немцы. Точно ребенок в детском садике: стоял и слушал «взрослые глупости»! Зато когда же немец отходил, Шевро ругался долго и непонятно, сжимая в щепотку худые черные пальцы. Если кто-нибудь оглядывался на него в этот момент, то щепотка превращалась в подобие улитки. «Смотри, глаза повыкалываю!» — шипел Шевро, и было непонятно, кого он так люто ненавидит: немцев, нас, Советы?