Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 216

Я уже видел Аню Кригер с ее «мужчинкой», история тети Вали проникла в самую душу!.. И все-таки там, в самой-самой глубине, тлел огонечек, который не разгорался в пламя… Хотя я желал этого. Но — не время, не до того… В сумрачные дни и ночи оккупации я почти совсем забыл про этот комочек нежности в груди… Который иногда греет… Дает тепло… но который ни к чему, когда нужно думать о том, как заполнить блюдечко каганца маслом и чем набить брюхо. Вот и все, о чем следовало думать!.. Но ожидание встречи с Любкой все же волновало меня. А тут еще Трунов с его… «псиным» характером!.. Что будет, когда мы окажемся у Ковалей? Я ожидал… Боялся… И все-таки ожидал… И потому топтался на пороге, не поднимая глаз. Видел только ноги Оксаны Петровны в растоптанных старых тапочках, ботинки Трунова, за которыми тянулись веревочные шнурки и серый подол ее юбки… А когда поднял глаза!.. Увидел… Вместо розовой, с сияющими зубами и глазами Любки — замотанная в серый платок пожилая женщина. Последний раз я видел Любку в театре, и там она показалась совсем такой же, как до войны. Была празднично одета, причесана, вся в свете прожекторов. Сейчас на ней был тусклый халат из дешевой баечки, поверх платья, старушечьи шлепанцы на ногах, грязного цвета платок.

Между тем Оксана Петровна своим привычным приподнятым тоном представляла:

— Сидайте! Или, сказать по-вашему, садитесь. Будьте ласкави! То есть будьте добры! Это Любовь — моя единственная дочь, представительница самого последнего поколения скромного рода Ковалей. Наш род, как это сказать, «тягнэться» от земских деятелей, врачей, учителей, мы разночинцы в каком-то дальнем колене. Люди простые, так что…

— Так что не надо, мама! — оборвала Любка.

Трунов пожал руку матери, потом дочери, жал крепко, словно проверял, нет ли в ладони гранаты-лимонки или еще чего-нибудь в этом роде, и я снова пожалел, что не сказал ему про «ювилэйнэ свято»: если получится нехорошо, виноват буду я!

И тут услышал, как Оксана Петровна сказала учительским тоном:

— …Дети, ну поздоровайтесь же, дети!

И мы с Любкой, не глядя друг на друга, кивнули головами. Словно расстались на прошлой перемене.

— Любочка, подай, пожалуйста, гостям тапочки! У нас достаточно грязно, но все-таки в тапочках гигиеничнее… Переобувайтесь!

И перед войной у нас не надевали домашних туфель, а теперь, в оккупации, мы об этом даже не думали. Странно, что такое я увидел у Ковалей: стараются показать свою интеллигентность гостям из бургомистрата и «Просвиты», а может быть, немцам, у которых пантофли — обычная вещь.

Носки на мне были драные, и я постеснялся снимать ботинки, сделав вид, что заскочил ненадолго! Я корил себя, что не предусмотрел такой возможности и потому не надел свои единственные целые (точнее, хорошо заштопанные) носки, которые берег для праздника. Я не представлял себе, что это будет за праздник и когда, но носки — почти целые — хранил в шкафу. И вот теперь не я, а Трунов получил мягкие шлепанцы, и выходит, что он, а не я здесь свой человек. А все из-за мелочи: недодумал. Я утешал себя мыслью, что занимался вещами поважнее носков, но тут же вспомнил, что Гришка в этих делах как-никак, а «пуп»! Я вздохнул про себя и стал рассматривать комнату. Наверху в блеклых пятнах огня от каганца проступали лепные украшения. Украшения эти шли по трем сторонам потолка, на четвертой украшений не было, перегородка разделила одну большую комнату на две поменьше, и лепнина уходила в соседнюю комнату. Я забеспокоился, точно через эти «вызэрунки» соседи могли узнать, что происходило в комнате Ковалей. Я ко всему приглядывался. Ощупал сундук, на котором сидел, знакомый мне издавна: отсюда я любовался Любкой, смотрел, как извивается подол ее платья, и отводил глаза. Теперь не было ни развевающегося платья, ни той Любки, эта все делала молча, тихо, словно оккупация сделала ее глухонемой. Я вцепился в шершавую дорожку — украинский домотканый ковер, прикрывавший сундук с незапамятных времен: на нем была дыра, совсем как на моих носках. И так же стыдливо Ковали прикрывали ее. У них тоже нищая и скверная жизнь, если на стол подают кусочки капусты. Теперь, на второй год оккупации, я разбирался в таких «тонкостях».