Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 190

Когда человек этот излечился, то побежал он трезвонить на весь город о чуде. А фарисеи его поймали и спрашивают: «Кто излечил, как фамилия?» Человек не знал. Конечно, денег-то он исцелителю не заплатил! Если бы Христос взял с него хоть самую малость, больной поинтересовался бы, кому гроши платит! Потому и докторский гонорар во все времена считался делом священным. Иначе ценить не будут. Тот человек, коего Христос излечил, его же и предал, как только узнал фамилию. Что было потом, в Евангелии не сказано, но я вам доскажу: как только взяли Иисуса по доносу, мужик тот опять стал калекой…

Я не хотел замечать ничего «куркульского» в старом лекаре. И о предателях не хотелось думать. А ведь взяли Телегина, и за любым из нас могли прийти. Разговоры о том, хотел профессор эвакуироваться или не хотел, были для меня уже праздными. Я представлял себе, как звонили ему, чтоб эвакуировался, а он хватал старомодную телефонную трубку, такую, как на плакате, прикладывал к огромному варенику своего уха и сипел: «Ничего! Ничего! Не пропадем. Как-нибудь, с божьей помощью!» И не стеснялся, что на том конце провода находились неверующие. Старик ничего не стеснялся и не боялся. Что при Советах занимал пост, был ответственным работником, не скрывал при немцах, и казалось, что спасало его только чудо. Была у старика вера, вера в чудо, и люди этой веры не убавили. И уж совсем по-иному, чем рассказывали, представлял я себе знаменитый выход профессора на лысогорский рынок, базар. Может, кто и кинул в старика огурцом, но представилось мне: вздрогнуло разом множество народа, как у Гоголя в «Тарасе Бульбе». И перестали люди торговаться и сутяжничать, ибо прогнал он торгашей с паперти. С чистым сердцем пришел он к людям.

В тот вечер, когда я вернулся с горы, засыпать было приятно. Даже наше грязное, засаленное старое одеяло я ощущал как крахмальное белье. Я ворочался в постели, вспоминал, как чисто и светло было в «маетке» Дворяниновых — небось у них и до сих пор сохранилось крахмальное белье!

XX

Теперь я проходил свой путь до больницы гораздо быстрее, хотя дорога, как и прежде, шла в гору. У гостиницы я иногда на секунду задерживался и мельком смотрел на угол развалившегося здания, где сохранились куски штукатурки и с альфрейными работами. Мне хотелось посмотреть на кусочек прежней моей жизни — такими альфрейными росписями были украшены залы нашего городского дворца пионеров, бывшего до революции Дворянским собранием, и стены других старых домов. Я обнаруживал в рисунках, сделанных искусными альфрейщиками, и ликторский пучок с торчащей из него секирой, знак, который употреблялся в газетных карикатурах на итальянских фашистов. Я вспомнил, что и фашистскую свастику видел где-то в музее, на древнеиндийском орнаменте. Трудно было понять, как все это сочеталось в истории, исчезало и снова возникало. Для меня тогда все эти альфрейные работы были из «до войны», как из «до нашей эры». И больше всего привлекали и удивляли меня эти едва заметные, проведенные карандашом линии. Величественное здание с парадными росписями рухнуло, куски штукатурки висели на погнутых балках, а где-то на них еще проступали легкие карандашные штрихи. По ним наводили все эти рисунки.