Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 171

Владимир Наумович Тихвинский

— Богатый еврей, — рассказывала Федосьевна, — они все такие мужья, такие мужья, что и не передать! Нежные! Заботливые! Ну шо захочешь, усэ достануть! И усэ у симью, у симью! Руська женщина за им как за пазухой в Хрыста. Як наша Дина. И чого цэ вона з ним не вакуировалась? Темное дело…

Большинство считали, что Дина Осиповна просто «немецкая овчарка». Наша Аня Кригер тоже была «овчаркой». В глаза ей это не говорили, но за спиной шушукались. А она держалась вызывающе, даже песню напевала, которая у нас тогда была модной, на мотив из фильма «Большая жизнь»:

Молодые девушки Немцам улыбаются, Позабыли женщины О своих мужьях. Только лишь родителям Горя прибавляется, Горько плачут бедные О милых сыновьях…

Кригерша пела тихо, тянула на одной ноте, и родинка под ее губой едва шевелилась. Она поправляла на плечах дареный Генрихом платок — все знали, что дареный, сама рассказала, — и глаза ее становились жалкими:

Вымоет старательно Дождь их косы белые, И засыплет медленно Мать сыра земля-а-а…

Она поднимала глаза кверху, как Сонька Золотая Ручка из кинофильма «Аристократы», и ухарски добавляла:

Там погибли храбрые, Там погибли смелые, Что дрались за родину, Жизни не щадя…

— А мне что, я своего дважды потеряла: сперва до войны, когда он нас с Аликом бросил. А в войну — насовсем. Одна я осталась, так что мне вздыхать? Помирать, так уж с музыкой!..

И смотрела на Клавку, жену сапожника. Та вздыхала:

— Твоя правда, Анечка! Одной мы веревочкой связаны. Ты вот немцу сапоги подаешь, а мы с Федькой их шьем. Я и себя не исключаю. Тоже при деле. Но посмотри, сколько нас таких? Все жить хотят, есть-пить. В прежней жизни твой Генрих или мой Федька разве считались мужчинами? А теперь кто с руками да ногами, хоть какими, уже и принц. Кто тебя ужином кормит, тот тебя и танцует. Так говорили когда-то. А теперь какие танцы, забьемся в свою конуру — и пей-гуляй. Немцы моего Федьку в ресторацию не пригласят, не может он танцевать: одна нога короче другой. Вот он и глушит потихоньку, в кругу семьи! Хромой пес. Если наши вернутся, пристрелят, как дворнягу. И меня, грешную, тоже. Так что живи, пока живется! Гуляй, Анечка! Твой Генрих тоже небось тебя по ресторанам не водит. Даже в этот солдатенгейм не приглашает!

— Почему же это вы так рассчитываете? — обижалась Аня. — Была я с ним пару раз. Не понравилось — жуть! Там же одни эти… Ну, дамы легкого поведения. Кошмар! До войны у нас в ЖЭКе таких на Колыму ссылали. Я Генриху категорически заявила: это для семейной женщины, такой, как я, просто невыносимо!

— Знаем, что заявляем! Загнал он тебя в угол, бротом глотку заткнул, не пикнешь! Скажи еще, порядочный попался — Алика не обижает. А так, что и говорить, не долго нам жить. Или эти придушат, или те постреляют…

— А что делать? Судьба! — вздыхала Аня Кригер.