Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 142

— А что, жить-то надо! Он где-нибудь в Сибири, во всяком случае, семья, а я здесь, у самого фронта должна мучиться!

Какой фронт имела в виду Кригерша?

— Откровенно говоря, Генрих настоял. Он воюет, имеет право на спокойный отдых? Я вас спрашиваю, имеет?

И все молча кивали головами. Никто не протестовал, не попрекал Аню. Она сама понимала «сложность» своего положения:

— За кого бы ни воевал, а напрягается! Не могу же я обеспечить ему полноценный отдых в коммуналке, да еще с ребенком? Это, наконец, не эстетично!..

Может быть, по ту сторону фронта, возле которого «мучилась» Аня Кригер, кого-нибудь возмутила бы и даже ужаснула такая откровенность, но мы уже всего насмотрелись! А новоявленная «дворянка», манерничая и жеманясь, делилась своими заботами:

— Хочется побаловать мужчинку!

Можно било бы, конечно, взорваться: «мужчинкой» является солдат вражеской армии! Можно. Но никто не возмущался. Более того, если Кригершу до войны презирали, то сейчас к ней относились получше. Может быть, потому что сытость рождает уважение, а может, просто побаивались. Я слышал в ее словах нечто приторное, противное… Полные губы Кригерши казались мне набухшими от «интима». И крови, с которой, после истории тети Вали, это связывалось в моем воображении. Поговаривали, что Аня спасла подругу. Находились даже «живые свидетели» того, что она вошла в отношения с охраной бараков, и вместе с тетей Валей (две красивые женщины, две подруги — черная и белая!) уговорила выпустить тетю Валю. Но это была одна из многих легенд, которыми поддерживали надежду жители города. Тетя Валя так и не появилась, а фольксдойчиха жила себе и жила, и ей не было никакого смысла предавать меня и мать — такую же одинокую женщину с ребенком. Одиночество пришло к маме незадолго до войны.

Однажды, когда я досматривал сон с ракушкой, меня разбудили. Мама металась по комнате. Мы жили тогда в очередной квартире, не в той, где я родился, и не в графском имении, а в коттедже, где было всего две квартиры: наша и одного начальника отдела. Подхватив свою любимую бордовую кофту, мама наклонилась ко мне и сказала тихо, будто нас мог кто-нибудь подслушать в нашей отдельной квартире:

— Ага, проснулся?.. Так, значит… Наш отец…

Я смотрел на нее сквозь смеженные сном ресницы и думал: наверное, опять отец уезжает и нужно проститься. Папа постоянно от нас уезжал: то на восстановление чего-то, то на строительство того-то, то с двадцатипятитысячниками, то с тысячами других. «Всегда готов, как пионер!» — жаловалась мать, но сердилась не очень сильно. В те поры самые передовые постоянно чем-то жертвовали: покоем, должностью, даже семьями, которые видели очень редко. Ворчать и проклинать мужей считалось диким мещанством, поэтому моя мама помалкивала. «Вот построим, построим новую жизнь…» — начинал свои извинения отец.