Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 112

Точно так же рассуждали мои родственники с обеих сторон, думали, какая национальность будет лучше для меня, и одно не приходило им в голову: почему именно евреям надлежит переселиться в бараки за автомобильным заводом? Почему именно их — тех, кого немцы так откровенно ненавидели и презирали, — они решили трудоустраивать первыми? Прежде всех остальных, совершенно неустроенных людей. Что за странности? Люди уже расхаживали по берегам будущей братской могилы, но поняли это, только когда легли в ров. Они слыхали, что немцы уничтожают евреев. Но это не укладывалось в голове. Не ук-ла-ды-ва-лось! Самые глубокие старики, которые помнили, как было «за царя панька» (они жили на Украине и говорили как на Украине), уже привыкли, что люди делятся на красных и белых. На рабочих и капиталистов, коммунистов и беспартийных, фашистов и антифашистов. Так при чем тут евреи?

Нет, были, конечно, и люди, которые помнили, что такое погром. Эти меняли документы, прятались, исчезали. Куда угодно, только не в бараки, где почему-то собирают одних евреев. Нет уж, спасибо, мы постоим! Эти умели постоять за себя. Ночами уходили в глушь, в леса, наверное в партизаны. И вели они себя тихо. Как те, кто в самые первые дни уходили на фронт. Просто отправлялись в военкомат и получали оружие. Как оба мои дяди — с маминой и папиной стороны. Мамин брат был командиром, а папин брат, дядя Боря, — рядовым, даже необученным. Но и он не стал держаться за фабрику, на которой работал и имел «броню», — считал, что у него личные счеты с фашистами, и ушел на фронт в июне сорок первого. Он был немного похож на нашего соседа Давида. Об этом сходстве я подумал, потому что Давид снова появился во дворе.

Он возник неизвестно откуда. И даже не пошел посмотреть, что делается в его комнате. Он не отвечал на вопросы: «Ну как дела? Как жизнь? Что слышно?» Все знали, что слышно! И те двое, что пришли с Давидом, тоже. Они пошли «по хатам». Я, конечно, пристроился к Давиду. Хотелось посмотреть, что он будет делать. А он входил в квартиры тех, кто собирался в бараки за автомобильным заводом, садился на табурет у дверей и смотрел. Хозяева, собиравшие вещи, останавливали свою работу. В квартире у соседа Яшки Давид пнул ногой узел, и ватные одеяла бесшумно покатились по полу, только шелк шелестел. Давид показал пальцем на свой висок и что-то сказал. Я не услышал, что сказал Давид, потому что Яшка захлопнул дверь перед самым моим носом. И, может, правильно сделал, так как вместе со мной заглядывал в комнату и сапожник Федька, и его жена Клава. Потом дверь рывком отворилась, и вслед за Давидом вышел Яшка. Он надвинул на свой длинный нос фуражку с длинным козырьком — и ушел. Куда? Этого не знал никто. Давид с его длинной сгорбленной фигурой напоминал вопросительный знак, и разогнуть этот знак было невозможно. «Мешугас!» — старуха в квартире Яшки продолжала сворачивать одеяла — она не могла уйти, как все другие старухи. Город охранялся патрулями из немцев и полицаев, а про бефель и про то, кого он касается, уже знали все. Было странно, что и в этих условиях люди исчезали: ведь за нарушение приказа обещана смерть. Верная смерть. А если уйти в бараки — еще неизвестно…