Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 102

В жизни тетя Валя никогда так не разговаривала с мамой, это она позволяла себе только в моих снах. Иногда по утрам мать спрашивала, что такое я видел во сне, почему чмокал губами, как младенец? Я краснел и пытался вспомнить, когда это я чмокал губами, в какой момент сна? И снова краснел, потому что эти чмоканья были, конечно, связаны с появлением в моих снах тети Вали. Я говорил маме, что не помню, кого я видел во сне. А сам помнил. Не всё, лишь обрывки, но помнил. И, ложась спать, снова и снова надеялся, что тетя Валя придет ко мне среди ночи. Мне стыдно было это сознавать, особенно когда я вспоминал маму, бабушку и тетю.

«О чем я только думаю!» — говорил я себе и решал, что в следующую ночь увижу во сне что-нибудь не такое стыдное. Мне нравилось видеть во сне, как мы с ребятами возвращаемся с первомайской демонстрации. Глухо ухали оркестры, на улицах продавали пиво, бутерброды и пирожные с заварным кремом (это я рассматривал особенно долго, глотая слюну). Отец стоял на трибуне в рубахе навыпуск, в узеньком галстуке с поперечными полосками. Я же был повязан галстуком с широким узлом, как носили позже, когда отец уже не жил с нами. Но во сне происходило одновременно, и я не мог получить пирожного с заварным кремом только потому, что не решался попросить денег у отца, который стоял на трибуне, — не хотел отвлекать его от важного дела. А он будто и не понимал, что сын хочет есть, он был таким странным, мой папка!

В действительности, когда он первый раз уехал от нас во время голодухи в двадцать девятом году, он ничего не посылал нам из продуктов, а все какие-то бесполезные подарки. Однажды, например, нам принесли огромный плоский ящик, в котором был упакован мой портрет, сделанный из металлической стружки, кусочков угля (глаза) и желтых опилок. Я был в детской матроске, как на фотографии, с которой неизвестный художник сделал портрет. Отец плохо понимал, как мы с мамой живем, и считал, что облагодетельствовал нас этим произведением искусства, выполненным в технике, которой пользовались для массовой агитации и пропаганды: выкладывали камешками рисунки на склонах холмов и клумбах в парке. На моем портрете камешки и стружка были приклеены клеем, который высыхал на солнце, и вскоре я облысел, и мама говорила: «Черт-те что твой отец придумывает!» Потом он узнал от мамы (она долго крепилась, не хотела говорить) по телефону, что мы голодаем, и прислал сразу семь ящиков.