Читать «Идиллии» онлайн - страница 40

А и не был ли поп Кирчо волен и неуемен! Не смирили его монастырские епитимьи, не укротили каноны его буйную кровь. Целый день сидел он одинешенек в своей келье, запертый, как волк в клетке, а ночью развязывал кушак, прикреплял к окну и когда все в монастыре засыпали, спускался по кушаку вниз. Под звездами один жег он змеиную кожу на юнацком кострище: ворожбой хотел добыть нерожденную девицу, которая, как говорят, на земле и под водой одна ходит, молодца себе под стать ищет…

Попадья все по нему тоскует, тянется к нему всем сердцем: днем-то ее не пускали в монастырь, так она ночью, тайком, чтобы никто ее не увидел, пробиралась под окошко его кельи. — Над горными вершинами светит ясный месяц, звездочки роятся на небе, а в долине не дрогнет лист, не шевельнется тень. Как подошло время первых петухов, видит попадья — в окошке кельи замерцала лампада, и поп Кирчо спускается по кушаку, голова непокрыта, всклокочена, и шагает в ложбину к реке — ряса развевается. Попадья забоялась его окликнуть, а пошла за ним посмотреть, что он будет делать под звездами. А поп посохом машет, рвет на себе бороду, ищет чего-то, и словно сам не может понять, чего ищет. Вот дошел он до реки и встал там над кручей, и попадья в сторонке стала.

Уж какая красавица была попадья, а в лунном свете образ ее в воде задрожал — красоты и вовсе несказанной. Как завидел ее поп, так у него сердце перевернулось:

— Вот она, нерожденная девица, та, что я ищу!

— Что ты ищешь меня нерожденной? Всю жизнь мы с тобой под одной крышей друг о друге радеем: меня не видишь, за моей тенью гонишься… — вскричала попадья и кинулась к нему. Но поп уже не слышал, он бросился в воду ловить нерожденную девицу, да там и остался.

Тогда-то и заквакали лягушки наперебой:

— Помер-р-р поп, помер-р-р поп, — начинают старые.

— Где зар-р-роем?

— У бр-р-рода на быстр-р-рине, у бр-р-рода на быстр-р-рине.

И квакают они с тех пор про попа, и будут квакать, пока свет стоит.

Нам уже зевается, огонь гаснет, сонные язычки пробегают по жарким угольям, и мы раздвигаем дымящиеся головни, чтобы отрыть картошку.

А лягушки все квакают внизу, в темной ложбине…

Ночной вихрь

В сырую ноябрьскую ночь, когда вся земля затихла и спит, он один бушует над крышами и садами — ночной вихрь. Прислушайся. Он взвился где-то в горах и несется с воем и свистом через поля и город — сюда. Смеется он или плачет — тебе не понять… Вот громыхнул по черепицам, переметнулся на голые ветви сада, раскачал верхушки деревьев… Ты слышишь — они расскрипелись, как мачты скрипят на большом корабле. Вдруг бросился на почерневшую верхушку тополя, засвистал, как разбойник, обвился вокруг ствола и винтом соскользнул на землю собрать опавшие листья. Из медных ржавых листьев дырявый плащ набросил на свое полуголое тело, изодранное терном и камнями, и, словно вспомнил что-то, опять помчался по грязной улице вверх. Темень. Он не видит, куда несется. Разбился о каменную стену, там, на углу, развеял свои лохмотья, — кто знает, что ему вздумается? Нет, постой! Повернулся, подобрал свои полы, сейчас примчится сюда… Слушай: вот он, дрожа от стужи и злобы, рвется в твою дверь, как в дверь отцовского дома. И плачет, и клянет, и бранится — слушай, он не отступит!