Читать «Идиллии» онлайн - страница 28

Ведь когда жена померла, годовалый Бойко остался на его руках; отец сам его мыл, сам укладывал спать рядом с собой и всегда жалел больше других детей. Прежде чем закрыть навсегда глаза, хотелось ему увидеть, что и он вошел в колею.

Да и Бойко не был виноват в том, что сердце его манил простор — полететь, как журавль, чтобы ни межа, ни река его не остановили. Зубчатые каменистые вершины вокруг села будто отгораживали от белого света и от воли, давили его, и когда ему становилось совсем невмочь, он выводил буйволов, трогался в путь, и отец месяцами его не видел. Когда старик умер, Бойко едва дождался третин, а с того дня словно оторвалось его сердце от отцовского дома и от братьев.

В тот день на отцовских поминках он увидел, до чего жадность может ослепить и изуродовать людей: даже и самые близкие не признают друг друга.

Поминки справили. Во дворе еще не убрали с длинных столов. Старики еще доедали, когда на галерею выскочила его старшая невестка с истошным криком:

— Снохи растаскивают свекрово добро!

Одна тянет котелок, другая — сито, третья вцепилась и в котелок и в сито, рвет у них из рук и вопит. На шум тотчас сбежались мужья, и нет, чтобы оттащить жен в стороны, как это сделал старший брат, — сами повели себя как бабы. Сцепились, подрались и бросились хватать что попало.

Только старший брат, хотя ему был оставлен дом и приходилась бо́льшая доля имущества, стоял в стороне и, скрестив руки, смотрел, как все, что отец с матерью и он собирали по крохам всю жизнь — собирали и берегли с такой заботой, — вмиг было разграблено, словно здесь прошли кирджали… Пока наконец и он не выдержал.

Их сестра, вдова, которой не досталось и пары мисок, спустилась в хлев, обвязала теленка своим поясом и хотела его украдкой увести. Она как раз открывала калитку, когда брат заметил ее и кинулся с галереи. Он и так весь кипел, а тут взорвался. Выхватил у нее из рук пояс, вытолкнул ее за калитку, она чуть не пропахала носом землю. Вскочила, повернулась, пошла на него и руганью ее огласилась вся окрестность.

Тогда поневоле решил вмешаться и Бойко.

— И ты туда же! — осадил его брат.

Бойко умолк.

— Тебе чего надо? Иди, забирай, если что осталось после них, — выметайтесь все, чтобы я вас больше не видел!

Камнем легли на сердце Бойко эти слова, но он молча проглотил их и повесил голову, — он в своей жизни еще никому не перечил. Только неприютно стало ему в доме, чужой он был здесь — такой чужой, что не посмел зайти в сарай взять соломы для своих буйволов.

В тот же день под вечер он пошел к хозяину лесопилки и подрядился ехать в извоз. Хотя другие погонщики уже оправились с кладью в горы, Бойко рассчитал: если он завтра пораньше здесь нагрузится, то вечером догонит обоз за перевалом.

Но словно мало было ему позорища в отцовском доме, пришлось еще увидеть…

Ранним утром, как только Бойко вывел свою подводу из ложбины, его взгляду открылись горы, складки которых поднимались и уходили вдаль одна за другой вплоть до самого хребта. За горными вершинами разгорается заря весеннего дня, алеют края белых облачков, разбросанных по небу. На склонах ходит кудрявыми волнами цветущая рожь; из кустов взмыла стая голубей и закружилась над нивами. Дорога вверх крута, Бойко спешит провести свою подводу по холодку, пока слепни еще не донимают буйволов. Он подгоняет стрекалом то одного буйвола, то другого, они тяжело упираются копытами в каменистую дорогу, мотают мордами, из ноздрей у них валит пар. Перед спуском, чтобы не оставить буйволов одних, Бойко снял цепи с дышла и повел их; только прогрохотала его тяжелая телега по мосту перед поворотом, как Бойко остановился, пораженный.