Читать «Данбар» онлайн - страница 41

Эдвард Сент-Обин

Когда тропинка вышла на плато, он остановился, пораженный неожиданно открывшейся картиной. Ручей вытекал, как выяснилось, из небольшого круглого озерца перед последним крутым склоном. Слева от тропы, у ближайшего края озерца, раскинулся красивый пляжик – запорошенная снегом площадка для отдыха и для размышлений, словно созданная природой для одиноких путников. Вся водная гладь была покрыта тонкой и мутноватой корочкой льда – исключение составляла лишь впадинка, откуда бил глубинный родник: там темнело пятно незамерзшей воды. А на дальнем берегу от самой кромки воды круто вздымался изогнутый откос, издалека напоминавший шаманский головной убор на челе озера. Вид был пронзительно красивый, даже слишком, точно неведомый режиссер специально задумал эти декорации для изысканной сцены смерти, в которой, возможно, именно Данбару и отводилась главная роль, поскольку на многие мили вокруг кроме него не было ни души. Объятый суеверным страхом, он поспешил вперед – так беременная крестится, идя мимо кладбищенской стены, – стараясь шагать настолько быстро, насколько позволяли скользкие от снега камни. Тропа огибала озерцо и вбегала на перевал, который теперь был полностью погружен во мрак. Только самая верхушка горы за перевалом еще слабо освещалась всполохами холодного золотистого света.

Но даже в таком красивом месте он не мог спастись от заразы мрачных мыслей и постоянных страхов. И в том заключалось его наказание – иного объяснения быть не могло, – за многочисленные случаи собственного вероломства. Каким же он был лицемером, гневаясь на дочерей и врача! Кто, как не он, предавал обожаемую жену, имея по любовнице в каждом городе, где располагалось его представительство, кто, как не он, лгал о своем семейном положении, чтобы спровоцировать женщин, не желавших запятнать себя прелюбодеянием, и кто, как не он, так мстительно обошелся с Флоренс, обрубив все связи с ней, отторгнув ее от себя и прокляв ее только за то, что она осмелилась иметь собственные суждения. Его преступления куда хуже, чем преступления Меган или Эбигейл, не говоря уж о докторе Бобе. Он предал людей, которых любил больше всего на свете, его дочери, можно предположить, имели моральное право его ненавидеть, а бедняга доктор Боб оказался обычным слабохарактерным соглашателем, который воспользовался удобной для себя возможностью. В других обстоятельствах, на экономическом саммите в Сан-Вэлли или в беседе с министром финансов, он, возможно, назвал бы совершенное им «предприятием» или «инициативой». Кто, как не он, разгневанный отец и раздраженный пациент, лучше других понимал всю нездоровую природу предательства, и вот теперь праведная судьба влачила его к самоубийственному эшафоту из камня и льда. И не понадобится никакой шаман в головном уборе из перьев, чтобы вырвать у него из груди его коварное сердце, когда оно само уже было готово взорваться под бременем собственной вины и горя.