Читать «Корона за любовь. Константин Павлович» онлайн - страница 23

Бог ветвь от корени Петрова Во Константине произвёл...

Князь Фёдор Сергеевич Голицын написал предлинную песнь на его рождение, хоть и скромно подписался одними лишь первыми буквами своего имени:

В часы рожденья Константина, Воздушно пременясь, страна Являет, какова судьбина От Промысла ему дана. Ликует с нами естество: Зефиры мраки прогоняют, Весны приятность водворяют, Повсюду вижду торжество...

Впрочем, и в официальном манифесте по случаю рождения Константина Екатерина прозрачно намекнула на мысли, тогда ею владевшие:

«Мы и в сём случае с достодолжным благодарением ощущаем Промысел Всевышнего, судьбу царств зиждущий, что сим новым приращением нашего императорского дома даёт он вящий залог благоволения своего, на оный и на всю империю изливаемый. Возвещая о сём верным нашим подданным, пребываем удостоверены, что все они соединят с нами к Подателю всех благ усердные молитвы о благополучном возрасте, сего любезного нам внука в расширение славы дома нашего и пользы отечества...»

Ещё в пелёнках был Константин именован великим князем и императорским высочеством. И сразу появились у его колыбели греки: кормилицей стала гречанка Елена, а первым слугою — Дмитрий Курута, сопровождавший Константина до самой его смерти...

И товарищами его первых игр были греческие мальчики. Калагеоргий позже стал даже екатеринославским губернатором. Так что с самого рождения Константин знал, что он будет греческим императором, превосходно болтал на греческом и увлекался чтением исторических хроник времён Византии.

Даже греки начинали смотреть на маленького Константина как на будущего своего императора. Был убит наследник Али-паши, и греки отправили в Петербург депутацию, поднёсшую оружие, которым был уничтожен сын Али-паши, правивший от имени турецкого султана подавленной Грецией. Они всемилостивейше выразили желание видеть на своём престоле Константина, и маленький Константин отвечал на эти просьбы и желания по-гречески.

И вот теперь будущий византийский император сидел на хлебе и воде...

Впервые испугался он, хотя и слыл отчаянным храбрецом. Лишь двух людей на свете боялся он — своего отца, сурового и мрачного Павла Петровича, да царственной бабки, запросто могущей лишить его не только будущего греческого венца, но и звания высочества.

Он так испугался, что лихорадка забила его возмужавшее не по летам крепкое упругое тело. Жар прожигал насквозь его пылающий лоб, озноб то и дело сотрясал всё тело, а желудок вдруг ослабел и не переносил даже хлеба и воды.

Предвидя схватки упрямого мальчика с жизнью, его воспитатель Лагарп однажды написал:

«Упорство, гнев и насилие побеждаются в частном человеке общественным воспитанием, столкновением с другими людьми, силою общественного мнения, в особенности законами, так что общество не будет потрясено взрывами его страстей. Член же царской семьи находится в диаметрально противоположных условиях — высокое положение его в обществе лишает его высших, равных и друзей. Он чаще всего в окружающих его встречает толпу, созданную для него и подчинённую его капризу. Привыкая действовать под впечатлением минуты, он не замечает даже наносимых им смертельных обид и убеждён в том, что оскорбления со стороны лиц, подобных ему, забываются обиженными. Он не знает, что молчание угнетаемых представляет ещё сомнительный признак забвения обид и что, подобно молнии, которая блеснёт и нанесёт смертельный удар в одно мгновение, — месть оскорблённых людей так же быстра, жестока и неумолима...»