Читать «Крепостной шпион» онлайн - страница 177

Татьяна визжала на одной ноте. Невыносимый, режущий этот визг холодил душу. За стенами снаружи послышались оживлённые возгласы, после чего хлопнул пистолет, потом ещё один — впав в пьяное возбуждение, наёмники устроили пальбу, но визга так и не перекрыли.

   — И с тобою будет то же, — приблизив свои жаркие липкие губы к самому уху Анны Владиславовны, прошептал Бурса — он явно наслаждался происходящим.

Перед глазами Анны будто опустилась пелена. Из горла поднялся ком, и она потеряла сознание.

По приказу хозяина Анну Владиславовну унесли несколько девушек и опять заперли в доме, в той же самой комнате. Долгое время она была без чувств, а когда очнулась и попробовала вспомнить: что же происходило на сцене, то при всём желании не смогла этого сделать.

Между вторым и третьим отделением, когда гости, распахнув двери театра, высыпали во двор помочиться и выпить вина с бутербродами, Иван Кузьмич прошёл за кулисы — он желал наказать Татьяну. Сцену освещали хорошо, а за сценой царил полумрак. Бурса запутался обеими ногами в каких-то тряпках, налетел спиной на деревянную балку, потом перепачкал мелом ладони, покрутился на месте, накапливая злость и сориентировавшись, наконец, оказался перед каморкой, в которой обычно переодевалась прима.

Он хотел вырваться без стука и, ухватив со стены специально приготовленный арапник, своей рукою высечь приму до крови, но приостановился, услышав голос Прохора, своего телохранителя. Замер, пытаясь разобрать слова.

   — Ну что ж с того, что ж с того? — бубнил Прохор. — Ежели барин велит, надо делать что велит. Он же не кожу с тебя спустил. Он тебе велел роль исполнять, ты исполняй. Тяжко тебе, понимаю. Но как быть? Исполняй.

Бурса приподнял занавеску и заглянул. В маленькой задней комнате, лишённой даже двери, куда он просунулся, отодвигая тяжёлый матерчатый полог, в свете свечного огарка еле заметно обрисовывались две фигуры: Татьяна сидела на полу у ног своего жениха, и Прохор осторожно гладил её волосы. Причёска распалась, и волосы висели вдоль лица Татьяны длинными дрожащими хвостами.

   — Дурень ты, — сказала Татьяна. — Дурень. Не понимаешь. Мне даже в радость на сцене в таком виде такое делать. Вот пастушка жаль…

В ответ кашель и сопение.

   — … Ты думаешь он унизить меня хотел? Ошибаешься. Он барин твой, Прошенька, не унизить меня хотел, не растоптать. Когда хозяин раба своего топчет ничего дурного в этом нет. Богом ему топтать положено. А он антихрист божию душу мою изгадил всю, и сделал… — голос Татьяны сорвался, — сделал это со мной, ирод.

   — Ну что же, что же он сделал-то? — почти по-бабьи запричитал Прохор. — Что ты такое говоришь-то, голубка моя, что же такого он сделал-то?

   — А ты сам не знаешь? В Содоме да Гоморре устыдились бы того, что у нас на театре за обычное дело представляют. Пастораль эта, пастораль. А был «Золотой осёл», помнишь? Что с Марьей да Иваном тогда сделали, помнишь? Ты сам декорацию подправлял помнишь ведь!

   — Помню, — горьким эхом отозвался Прохор.

   — Убей его, — вдруг попросила Татьяна. — Как же приятно кровь ему упустить, — речь её немного сбивалась. — Ты не знаешь, а я знаю, говорили, и девки, и Марья, прежде чем с мужем своим бежать его ножичком-то поковыряла. А Матрёна-покойница кофе им раскалённым плеснула в рыло. Кофе им, ах ты, кофе. Убей, Прошенька, убей! Кофе.