Читать «Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар?» онлайн - страница 75

Мальчишке можно было дать самое большее лет одиннадцать-двенадцать, но худоба делала его ещё юнее, ещё беспомощнее… Из-под мохнатой шапки выглядывало измождённое лицо с янтарными зрачками.

Он миновал уже два села. И первое и второе были сожжены дотла. На месте пожарищ торчали лишь остовы спалённых хат. Да ещё печи. Они уцелели.

Первыми памятниками большой войны стали эти чёрные печи. И ещё кладбищенская тишина… Сколько ни напрягай слух - ни звука: вой поземки не в счёт!

Даже воробьи не вернулись в разорённые войной сёла. Они улетели вслед за беженцами.

Безотчётный страх охватывал юного путника в мёртвых селениях. Мальчишка торопился дальше, с опаской оглядываясь назад, словно боялся, что призраки с пустыми глазницами будут преследовать его. Откуда только брались у него силы не останавливаться? Может, страх гнал его вперёд?

Но всё чаще ему приходилось устраивать малые и большие привалы. Он боялся сесть и тем более лечь. Чтобы набраться силёнок, мальчишка прислонялся к телеграфному столбу или к дереву и стоял, закрыв глаза. Голова кружилась, и ноги сами собой подкашивались.

Путник понимал: стоит только разок растянуться, и уже не поднимешься. Рисковать никак нельзя.

На перекрёстке, обозначенном чёткими указателями на чужом языке, он почти не задержался. Не раздумывая, свернул налево. Между прочим, с таким же успехом он мог пойти вправо. Ему было всё равно, куда идти. Единственное, что толкало его вперёд,- это стремление как можно дальше уйти от городка, так внезапно выгнавшего его на военную разбитую дорогу.

Сумерки ещё более осложнили и без того трудное положение одинокого путника. Они по пятам гнались за мальчишкой. Им ведь нет дела до того, что у человека левый сапог худой и нога стёрта до крови.

Мальчишка замер, услышав за спиной шорох.

Лишь когда перекати-поле, подгоняемое позёмкой, пробежало поперёк большака, он выругался: «Чего тебе не сидится!»

Мальчишка стряхнул рукавом пот, выступивший на лбу.

Нет ничего удивительного в том, что его пугал каждый шорох.

Сегодня утром в их каморку, на Варшавской, 22, где они жили с матерью, ворвались гестаповцы. Он признал их сразу - по кокарде с изображением черепа на фуражке.

Они явились за его мамой. Мальчишка кинулся, чтобы заслонить её своим телом. Это не понравилось одному из полицаев, занятых обыском. Он выхватил пистолет и прицелился в мальчишку, но почему-то не выстрелил. Наверно, решил просто попугать. Мальчишка не отступил даже под дулом пистолета. Тогда длинный гестаповец, изрыгая какие-то свои, немецкие ругательства, схватил мальчишку за шиворот, подержал на весу, словно котёнка, и толкнул в угол, прямо на старый сундук.

Мальчишка крепко ударился, что-то в нём хрустнуло, но он не вскрикнул, не застонал. Всё его внимание в эту минуту было поглощено гестаповцами. Они перевернули комнату вверх дном, но так ничего и не нашли. Потому что не там искали - надо было в саду.

Злые-презлые от неудачи, они приказали матери собираться. Но куда идти - не говорили. Да и так было ясно - в гестапо. Мать казалась спокойной, даже попыталась улыбнуться. Однако улыбка получилась какая-то жалкая - верно волновалась за себя и сына.