Читать «Большой оркестр. Сколько лет тебе, комиссар?» онлайн - страница 74

Мансур сидит сейчас у меня в кабинете. Он с ногами забрался на стул, зачем-то оттирает одну из своих грязных коленок и, конечно, как всегда, рассуждает.

- А может быть, - бормочет он, - мы никак не можем не ссориться, потому что мы все разные? Ведь про это еще давно, в день новоселья, дядя Яфай сказал… Это хорошо или плохо, что мы разные? Наверно, хорошо. Что, если бы все люди вдруг стали одинаковые?.. Конечно, они не спорили бы и не ссорились. Но так даже неинтересно было бы. И главное: не отличишь одного от другого - разве что по курносому носу или по рыжим волосам… Да, наверно, это хорошо, что мы разные. Только нужно уважать друг друга и, как говорит моя мама, не делить на части общее добро: труд, синее небо и солнышко…

Я стою у окна и слушаю, как рассуждает Мансур. Но вот он слезает со стула и подходит ко мне. Мы стоим рядом и смотрим на небо, чистое от облаков.

- А правда, что горизонт нигде не кончается? - спрашивает меня Мансур.

1957 год

СКОЛЬКО ЛЕТ ТЕБЕ, КОМИССАР?

Часть первая

ЧЕЛОВЕК РОСТОМ С КАРАБИН

БЕГЛЕЦ

«Бабье лето», «курячьи именины», «мушиные похороны» - какой только осени не бывает! И золотая она, и обильная, и пасмурная, и благодатная…

Но бывает ещё военная осень. И первая, и вторая…

В тот ненастный день позёмка зло рыскала по осиротевшим пашням и неглубоким оврагам, гоня перед собой перекати-поле. Этой суетливой и бесполезной работой громко восторгались лишь вороны, азартные и беспечные крикуньи. Они одни царили между обнажёнными полями и хмурым, пасмурным небом.

Они одни, если не принимать в расчёт мальчишку, бредущего по дороге, оставшейся теперь в глубоком тылу. На нём старая стёганка - заплата на заплате. Он ковылял, прихрамывая на левую ногу, наверно, потому, что правый сапог был как сапог, а левый - вовсе худой, без подошвы,- был по-ребячьи неумело обмотан куском старой мешковины.

Мальчишка то и дело облизывал сухие холодные губы. Он часто оглядывался назад. И каждый раз ему казалось: что-то навсегда уходит от него.

Сперва скрылись все дома, какие только видны с дороги. И оттого что это случилось неожиданно, у мальчишки сердце будто оборвалось. Дольше держались на виду тополя, которые растут возле самой железнодорожной станции. Мальчишка хорошо помнил их. Затем медленно отступила за горизонт водокачка, ещё не разбитая войной. А к полудню совсем не стало видно трубы кирпичного завода, самой высокой трубы в городке.

Путник продвигался медленно, хотя, по-своему, и спешил. Бывает и так.

Его голова всё чаще падала на грудь. Так порою шагают усталые солдаты, засыпая на ходу. Временами казалось, что мальчишка совсем изнемог - вот-вот споткнётся о вывороченный булыжник, каких тут, на бывшей мощёной дороге, немало, и свалится на обочину.

В самую последнюю минуту ему чудом удавалось преодолеть страшную слабость и выстоять. Выстоять наперекор всему! И он ещё находил немного сил для того, чтобы сказать себе: «Я бодрствую. Я иду. Меня так запросто не повалишь».

Он даже ускорял шаг, потому что неумолимо приближалась ночь. Разве можно ночевать на большаке, запорошённом снегом? И обочина не место для ночлега.