Читать «Посвящение в Мастера» онлайн - страница 47

Павел Парфин

— Вот так встреча! — невольно вырвалось у Вадьки, но, разглядев сидевшую за рулем женщину, тут же поправился. — Простите, обознался.

Ходасевич загрустил, сам не зная отчего, и всю дорогу, пока ехали до бара «Собака баска Вилли», молчал. Вадька думал о невеселом, раздражаясь от того, что не мог объяснить причину своего упаднического настроения. Наконец, почти подъезжая к «Собаке баска Вилли», поймал себя на мысли, что вынужден, словно маятник, мотаться между двумя домами — туда-сюда, туда-сюда… По сути, оба дома были связаны с именем Катарины. Один (в который он сейчас ехал) воплощал в себе показушную сторону Катарининой жизни: ее искусство, умничание, восторги тусовки, игры, модный прикид, посредственность вперемежку с проблесками таланта… В другом ее доме-жизни заумных красивостей было не меньше, даже, наверное, больше. Вдобавок в нем приливами накатывало женское эго Катарины, захлестывало волной страсти и предательства всех, кто вдруг оказывался на ее пути. Прямо-таки первобытная женщина вырастала из темных ее глубин, из самой Катарининой матки — эдакого генератора ее неистребимого матриархата! Что Катарине, например, вчерашний праздник Восьмого марта? Всего лишь один из 365 эпизодов, которыми она управляет как хочет. Напористое обаяние этого самого матриархата и заставляло Ходасевича, как одержимого, бросаться из огня да в полымя — из одного дома в другой… Бр-р! Ну и мыслишки приходят после пяти часов, проведенных в дурдоме. А что если (не дай Бог, конечно) Ходасевич погостил бы в нем подольше?..

Таксистка не выдержала, спросила:

— У вас, наверное, крутые неприятности?

Вадька удивленно глянул на водительницу — в ее черных солнцезащитных очках с лукавыми уголками отразился его свежевыбритый череп.

— У меня нет таких классных очков. Подарите — и я улыбнусь!

Таксистка сняла очки — на Ходасевича смотрели, как ему показалось, грустные-прегрустные глаза женщины. Она и он улыбнулись друг другу почти одновременно…

В баре «Собака баска Вилли» проходил редкий, чистый перформанс — выставка керамики Катарины Май. Никаких там капустных стриптизов и сумского дартса! Одно только сухое искусство без граммульки фуршетовской водки!

На вновь вошедшего посетителя оглянулись две женщины. Одна — в ярко-алом вечернем платье, вторая — слегка подшофе.

— Я кий гарный парняга! — с хмельным восторгом воскликнула Ника.

— Да, прикид у него клевый! — похвалила Катарина, оценив бритый череп, черные очки, армейскую майку и больничные шаровары нового посетителя. Она не узнала в нем Ходасевича. — Будто из психушки сбежал!

Вадька подошел к расфуфыренным молодым дамам и, неумело пытаясь говорить с восточным акцентом, сказал:

— Сдрасуйтэ! Скажит, гдэ тут знамэнытый кэрамык?

Женщины молча переглянулись. Ходасевич, переводя с одной на другую взгляд, глупо улыбался.

— Джэмали гаварыт мнэ: ваш кэрамык знамэныт — гнотся, гнотся, но нэ ламатся! Да?

Ника, отвернувшись, прыснула в ладошку. Катарина, напротив, была не в настроении: ее отчего-то быстро достал этот бритоголовый абрек. Упершись руками в бока, обтянутые алым шелком, она с воинственным видом шагнула к засекреченному Ходасевичу.