Читать «Интервью: Солнце, вот он я» онлайн - страница 158
Чарльз Буковски
Чарльз Буковски родился в Германии в 1920 году и с родителями переехал в США три года спустя. Они обосновались в Восточном Голливуде, Лос-Анджелес, в надежде, что оказались в земле обетованной. Через десять лет Буковски отбросил эту типичную американскую мечту. Тогда будущий писатель был изгоем-подростком, над которым постоянно смеялись. Он и посейчас остается изгоем литературного истеблишмента.
Беды начались с отца — «жестокого, надраенного ублюдка, у которого скверно пахло изо рта».
— Ну да, все эти годы я много о нем писал, — вздыхает Буковски. — Мне кажется, с этого все и началось: с отвратительного осознания того, что не походить на таких людей можно, только если делать нечто необычное, например пить, или писать, или слушать классику. Поэтому я сразу пристрастился к Достоевскому: помните, что он говорит в «Братьях Карамазовых»? «Кто не желает смерти отца?..» И в самом деле — кто?.. Он ужасно бил меня, и порки прекратились лишь в тот день, когда я дал ему сдачи. В шестнадцать с половиной лет я вырубил его одним ударом. Больше он меня не трогал. Но то отвращение к жизни, что он мне привил, так и не прошло. Хотя отвращение лучше злости. Когда злишься, хочешь только посчитаться, а когда тебе отвратительно, хочешь удрать подальше; кроме того, с отвращением можно смеяться. Я до сих пор смеюсь, вспоминая, как он мне говорил, мол, из тебя только бродяга и выйдет. Эй, он же прав был, но ему и в голову не приходило, что из меня выйдет такой стильный бродяга…
Жизнь Буковски за пределами его неискупимо увечной семьи едва ли была счастливее. Мир стоял на пороге Второй мировой, немецкие корни обрекали Буковски на все более дальние закраины ура-патриотического Голливуда. Но, как видно из его лучшего и самого болезненно смешного романа «Хлеб с ветчиной», подростковое отчуждение вызвано было не только недостатком патриотической чистоты, но и адской вспышкой фурункулеза.
— Ох, — бормочет он теперь, когда жизнь уже зацементировалась, — я весь был в этих чирьях. Но тогда же я и начал вести себя по-крутому и писать. Отрывался на всех. По большей части проигрывал, но какие же плюхи я умел сносить. Рекорд — что-то вроде пяти выигрышей, четырнадцати проигрышей и двух ничьих… Да, мне хотелось быть крутым парнем, но еще больше я хотел писать. Я жил в грязи и голоде, и, чтобы выжить, увидеть смысл в бессмысленном, я писал…
К тому времени Буковски опустился на самое дно. Тем годам бродяжничества и писательства пришла на смену другая версия «живой преисподней», еще более удушающая, — нескончаемого конвейера на пресловутой фабрике собачьих галет.
Проработав два года почтальоном и еще девять лет на почтовой сортировке, Буковски получил предложение издательства «Блэк спэрроу пресс»: сто долларов в месяц пожизненно; и с такой крохой гарантированного дохода он решил никогда больше не работать — только писать. У него имелась репутация самого влиятельного американского поэта-бунтаря, и с того момента книги хлынули из него сплошным потоком, начиная с романа о кошмаре бюрократии «Почтамт», который Буковски написал всего за двадцать ночей в обществе двадцати бутылок виски. Вскоре последовали два замечательных сборника рассказов: «Истории обыкновенного безумия» и «Самая красивая женщина в городе».