Читать «Эглантина» онлайн - страница 96

Фонтранжу показалось, будто маяк внезапно угас (а ведь как, наверное, красиво море в его постоянном перламутровом мерцании!) — Эглантина зажгла свет. Она вошла на цыпочках, словно опоздавшая неверная супруга. Он услышал, как она тихонько опустила на пол саквояжи, осторожно развернула «Фигаро» и накрыла газетным листом лампу, закрепив его булавкой, — скорее всего, подумал он опасливо, его булавкой, галстучной, золотой. Расхаживая по своей половине комнаты, не тронутой Фонтранжем, старательно соблюдая невидимую границу, Эглантина свободно двигалась «у себя» и боязливо кралась по чужой территории; заполнила пустоты в гардеробе и на туалетном столике своими флаконами, своим ароматом; мешавшую ей занавеску усмирила с помощью часовой цепочки Фонтранжа, заставив, таким образом, все его драгоценности служить операциям первой необходимости. Потом он догадался, что она разбирает чемодан: зашуршала вещами, вдруг прервалась, — наверное, оглянулась, как час назад сделал он сам, на слишком высокую вешалку, — подпрыгнула, чтобы достать до крючка. Как легко различить даже с закрытыми глазами, стоит ли ваша любимая на земле или не касается ее! Потом минутное затишье, а следом вздох: это она, опять-таки, как и Фонтранж, попыталась приподнять с камина раненую львицу, чтобы проверить, из чего та сделана — из позолоченного гипса или бронзы. Львица оказалась бронзовой, напрасно Эглантина усомнилась в ней — как, впрочем, и сам Фонтранж, — и тяжелый цоколь звонко стукнул о мрамор. Затем еще несколько бесконечных минут тишины, как будто Эглантина исчезла, окончательно повисла на высокомерной вешалке, и вдруг кровать… кровать прогнулась под нежданной тяжестью. Эглантина склонилась над Фонтранжем, собираясь заговорить; вот когда он пожалел о тампончиках «Кьес», которыми затыкают уши как раз на морском побережье. И он услышал все. Услышал сердитый рокот морского прибоя, ибо по обычной своей рассеянности выбрал для поездки равноденствие. Услышал все угрозы стихий, направленные против людей, и, хотя ему не в чем было перед ними каяться, он смиренно признал свою часть вины. И наконец он услышал слова — они прозвучали почти вздохом, но все равно заглушили рев моря: «Я вас люблю!» Он вздрогнул от этого «вы»: впервые Эглантина не сказала ему «ты», нарушив привычную игру, забыв условленный лексикон и напугав его этим ужасным множественным числом. Она сказала эту фразу и, устыдившись своей одежды, принялась избавляться от нее. Фонтранжу еще не приходилось слышать, как раздеваются другие женщины, — если не считать Индианы. Он всегда боялся этой долгой процедуры: Индиана приступала к своему туалету, когда ее любовники уже лежали в постели; долго занималась лицом, укладывала косы и, наконец, оставшись голой, вдруг начинала примеривать завтрашние шляпку и ботинки на вчерашнее тело. А вот Эглантина раздевалась, как положено: сперва сняла шляпу, затем туфли, все проделывая методично, словно паж, что готовится ночевать на одном ложе со своим сеньором. Паж? Ах, как удачна была эта простая мысль о паже! Едва она мелькнула в голове Фонтранжа, как Эглантина тотчас обернулась в его представлении пажом, и он, еще не зная — не что делать дальше, о делах речь вообще не шла, — а что ему думать, несказанно обрадовался этой подмоге в данной тягостной ситуации. Коль скоро Эглантина стала пажом, он и будет ждать в постели только пажа, вот так-то! И он торопливо обратил всю свою нежность, все их общее с Эглантиной прошлое в мужскую дружбу, в мужское прошлое. А Эглантина тем временем поправляла лист «Фигаро», затеняющий лампу, и расстегивала платье, не подозревая того, что сменила свой пол, свою роль, что ее ночная близость уже не страшит того, кто ее любит. Еще одна минута молчания потребовалась пажу, чтобы отойти к туалетному столику и прочесть табличку под гравюрой, изображающей кардинала Бембо и его племянницу на раскопках древнеримского селения. Вот там действительно водилось множество пажей; один из них нес плащ прелата, другой — трость девушки. Затем вторая пауза: паж стоял во всей своей прелестной наготе, и молчание волнами хлынуло из каждой поры его юного белоснежного тела. Наконец, Фонтранж почувствовал, что лампа — этот немигающий маяк — погасла, что остался только мигающий, тот, снаружи, и что Эглантина пробирается к кровати по чересполосице света и тени. Она задела коленом медную спинку, но толчок был так легок, что едва покачнул бы шлюпку на якоре, и улеглась на пустую половину кровати, на свое место. Фонтранж, утешенный спасительной выдумкой о паже, больше не страшился опасности, не ждал «события». Он просто размышлял — без особого интереса, почти безотносительно к ситуации, — обменивались ли поцелуем на ночь те пары, что сорок лет беспорочно спали в одной постели… Вот таким образом человек, всегда принимавший обыкновенную любезность, простой дружеский жест как нежданное счастье, которое его душа не могла снести безнаказанно, нашел средство, с помощью легенды о паже, подавить в себе удивление и все прочие сильные чувства, когда любимая женщина легла рядом с ним… Жить обнаженным подле Эглантины, тридцать лет подряд проводить с Эглантиной ночи, десять тысяч бессонных ночей… какая чудесная перспектива и как она облегчила ему существование в эту их первую ночь!