Читать «Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России» онлайн - страница 186

Признать свою виновность, это значит признать, в том числе то, что мы опять отстаем от западного мира, причем в результате своих собственных действий. А делать это эмоционально неприятно. Гордость не позволяет. Проще оглянуться на азиатские диктатуры и сказать: «Да мы такие не одни, мы даже лучше их!» — и для пущей демонстрации своей независимости от Запада блокировать интернет ресурсы и совершать ритуальное сожжение продуктов. Самоочевидно, что такая отгороженность нации от прогрессивной части человечества весьма на руку недобросовестным правителям.

Возникает вопрос, а чем же собственно может гордиться рядовой россиянин, кроме того, что его страна одна из самых больших по территории и количеству природных ресурсов, а к тому же и обладательница ядерного оружия? Чем он может компенсировать невротическое чувство неполноценности? Вот тут-то ему и приходит на «выручку» имперский миф, надежно запечатлённый в коллективной сознательной и бессознательной памяти. Как говорит Борис Дубин относительно менталитета российского народа:

«Самая болезненная точка — это самоопределение русского как державного. Россия должна быть великой державой, великая держава — это та, которой боятся. Если уважают, тоже неплохо, но лучше, чтобы боялись. Мы с коллегами всегда описывали комплекс „особого пути“ России как компенсаторный. С хозяйством плохо, сами ничего всерьез изменить не можем, власти обкрадывают налево и направо — компенсация за эти вещи выражается в поддержке „особого пути“, на котором Россия якобы всегда и становилась великой. На самом деле Россия становилась великой именно тогда, когда выходила на общий путь с большей частью мира, находила общие ориентиры. Но компенсаторика побеждает, и в итоге людям нравится, что Россия ухитрилась поставить на голову весь мир. О чем еще может мечтать хулиган во дворе? Чтобы все вокруг боялись. Маленькой репетицией всего этого — гордости, своего пути — была Олимпиада. Она власть очень укрепила».

Между тем, время идет, и пока россиянин пытается невротическими способами справиться с невротической виной, его реальная вина усугубляется — ведь теперь придется отвечать не только за коммунистическое прошлое, но и за то, что он позволил прийти к власти нынешнему олигархически-клептократи-ческому авторитарному режиму и за его внутриполитические и военные преступления.

Итоги неслучившегося покаяния

Преодоления прошлого в России так и не случилось. Призыв Тенгиза Абуладзе к покаянию остался без ответа. Если бы оно произошло, возможно, сейчас мы жили бы в другой стране, и мировая история складывалась бы совсем по-другому. Политический режим в постсоветской Росси постепенно эволюционировал — от ельцинской либеральной автократии с демократическими тенденциями, которая имела шансы при определенных условиях развиться в подлинную демократию, к авторитаризму правого толка с отчетливыми тоталитарными тенденциями. До 2011 года режим активно использовал декорации в виде фиктивных демократических институтов, особенно в период президентства Медведева. В реальности, скрываясь за либеральной риторикой, режим осуществлял свои обычные действия — распиливал «бюджет», подавлял тех, кто пытался сопротивляться коррумпированной бюрократической системе (дело Магнит-ского), развязывал войны (война с Грузией). После 2011 года декорации были фактически отброшены (за исключением периодического спектакля псевдовыборов с заранее определенным списком марионеточных партий и кандидатов), и его сущность предстала в обнаженном виде. То, что мы наблюдали, начиная с 2012 года, — это идущий семимильными шагами процесс сужения круга гражданских прав и свобод, неподотчетность и безальтернативность власти, с одной стороны, на фоне апатичного равнодушия и пассивности либо молчаливой поддержки основной массы населения, с другой.