Читать «Трилогия о Мирьям» онлайн - страница 239

Какой Юули была жалкой! Перекошенный рот не мог выдавить даже слова — ну что ж, не впервые мне возиться с парализованными.

Доктор сказал, что произошло кровоизлияние в мозг.

Арнольда она провожала еще на ногах. Я тоже побежала к воротам, где Юули чуток задержалась с сыном. Долгие рукопожатия, и все то же, сопровождающее расставание, чувство, что осталось недосказанным нечто очень важное.

Беспокойными были эти последние несколько дней. Доныне в подсознании живет ощущение, будто я должна немедленно окунуться в бурлящий водоворот свиданий, проводов, речей и окончательных решений. Беспредельно важным казалось мне и вчерашнее событие, — весомым, быть может, роковым, возможно, поворотным для его участников, и вместе с тем осталось впечатление какой- то несвязной суматохи.

Может, меня потому и гнетет все недавнее, что дальнейшее не зависит от моих намерений, что я вынуждена сидеть возле больной Юули, смачивать ей из чайника губы, подкладывать судно, варить жидкую кашу и растирать больную по утрам и вечерам мокрым полотенцем.

Надолго ли?

Немцы приближаются, у меня есть задание, и я не могу оставаться здесь.

Но и Юули нельзя бросить одну.

Неужели и впрямь все мои усилия пойдут насмарку?

Подобно рытью окопов в городском парке?

Там, в окружении лип и осин, в заросшем травой квадрате колышками наметили зигзагообразные контуры убежища и неделю назад начали копать. Привезли бревна и доски, которыми собирались накрывать траншеи. Вязкая почва взметывалась насыпями, и на глазах возникало углубление.

Работа спорилась, никто не унывал и не плакался из-за мозолей — главное, что получится крепкое и вместительное убежище, того и гляди, окажется крепче бетонированного подвала.

Вот уже по колено в землю вкопались люди, уже достигли метровой глубины, и вскоре у тех, кто был меньше ростом, над землей виднелись одни головы.

И вдруг все оказалось бессмысленным. Под ногами сочилась вода.

Одна за другой утыкались лопаты в выброшенную землю, люди выбирались из траншей наверх. Отряхивая колени, мужики собирались в тени под деревьями перекурить, бабы торопились разгладить фартуки и незаметно исчезали. Кто издевался, а кто ругался. А ночью на перекопанном квадрате двигались безмолвные фигуры, и к утру не один сарай был набит свеженапиленными досками и бревнами.

Теперь в недокопанных траншеях плескаются оставшиеся в городе без присмотра ребятишки, перепрыгивают через канавы, стаптывают края и ведут друг с дружкой комьями дерна сражения.

Какой-то недавний энтузиаст ехидно и с укором протянул:

— Уж в старое-то время пустой работы не делали.

Стоило случиться оплошке, и уже умывают руки и с презрением отступаются.

Будто старожилы не знали, на какой глубине здесь находятся грунтовые воды.

Это же так здорово — выпятить с помощью желчного осуждения свою личность, а потом, злорадствуя, втихую, хапать и хапать.

Бессмысленная суматошная толчея.

Проклятые путы объективности, которые удерживают меня в этом кресле!

И некого оставить вместо себя. Ну некого, и все.