Читать «Станция» онлайн - страница 2

Амаяк Тер-Абрамянц

И еще я знал, что бакинские армяне в основном из Карабаха, где идет война за выживание, жестокая, неравная, за каждый камень, за каждое дерево, война за то, чтобы народ не превратился в пасынков истории и, разуверившись в Боге и Справедливости, не рухнул окончательно в объятия Маммоны.

В нашем безмолвии было больше слов, чем в ином разговоре, но каждый уже знал заранее, какие будут вопросы и какие будут ответы, вернее, что ответов не будет на самые главные вопросы, ибо самый великий и мудрый человек на земле не сможет указать выход из тупика армянской историографии.

«Мы первое в мире христианское государство… Мы окружены мощными мусульманскими державами… мы не имеем выхода к морю… Но мы не сдаемся и боремся… У нас осталась одна четырнадцатая нашей территории, покрытая камнями, лишенная ресурсов… Мы не нужны миру и только мешаем ему самим своим существованием… Но мы боремся Который раз армяне доказали, как они умеют сражаться и умирать, который раз мир не заметил этого… Нас никогда не спрашивают, когда делят нашу землю, а между тем мы едва ли не единственный из народов, так долго живущих на своей земле оседло. Мы разные, непростые, со сложным характером, а чего же вы хотите от народа, пережившего такую историю, несущего на своих плечах груз стольких трагедий, которых с избытком хватило бы на любую „великую“ нацию? Все было против нас, и осталось лишь надеяться и жить вопреки всему, хотя бы потому, что некому, кроме нас, этот груз нести».

Армению убивают. Но знание и понимание мое было головным, абстрактным, им же оно испытано на собствен ной шкуре, поэтому я понимал, что не смогу ощутить все это в той полной мере так, как он, ибо не был им. И было как-то неудобно за предохранительный целлофановый слой, окутывающий душу, — как здоровому в присутствии инвалида на коляске

Мне было странно и страшно произнести слово «беженец», так часто слышанное от отца. Что-то было в нем уничижительное, как безнадежный диагноз.

— М-м-да, плохо, попытался сказать я как можно более сочувственно и мягко.

— Плохо, — серьезно кивнул он, будто заключая нашу молчаливую беседу, потом улыбнулся: — Сын у меня, высокий, красивый… Как ты…

— Он-то как? — осторожно спросил я

— Из Америки пишет… Все нормально. Уже год там

— Ну, слава Богу, хоть жив… главное, значит, статус получил?

— Да… Зовет меня. И все говорят, поезжай, Мкртыч… — Пива у него оставалось на донышке. Разговора хорошего все-таки, приносящего облегчение сердцу, не получалось.

— У брата жена русская, говорит, Макарыч, поезжай, о чем думаешь, слушай, да там жизнь такая, нам и не снилось — в магазинах полки ломятся!.. А давай, говорю, Марина, поменяемся — смеется, не хочет… Права она, у брата сколько можно жить? Была родня в Геташене, да и Геташена уж нет Ничего не осталось, только мать в Баку..

— В Баку?! Неужели там еще есть армяне?

— Уж так получилось, что родственники у меня азербайджанцы, внуки ее. Ей уж за восемьдесят, старая везти Но ее как бы не существует: из домовой книги вычеркнули, врача не вызывают, на улицу не выводят, от соседей прячут…