Читать «Основано на реальных событиях» онлайн - страница 87

Письма делали мне больно. Она видела это и расстраивалась. Она это понимала. Эти письма коварно терзали меня, потому что целились в ребенка, которым я была, но также и в женщину, которой я стала. Потому что они указывали на меня как на виновную. Напоминали мне об истоках жестокости.

Л. молча перечитала последнее письмо, а потом снова заговорила:

– Да, люди верят в то, что написано, и тем лучше. Люди знают, что только литература позволяет достичь истины. Люди знают, чего это стоит – писать о себе, они умеют распознавать, что искренне, а что нет. И поверь, они никогда не ошибаются. Они хотят знать, что так было. Люди больше не верят в вымысел, даже, могу сказать, не доверяют ему. Они верят примеру, свидетельству. Посмотри вокруг. Писатели вооружаются происшествиями, множат самонаблюдение, документальные рассказы, интересуются спортсменами, хулиганами, певицами, королевами и королями, расспрашивают об их семьях. Почему, как по-твоему? Потому что это единственный стоящий материал. Зачем давать задний ход? Ты не должна ошибиться. Ты пускаешься в бегство, ты заявляешь, что возвращаешься к вымыслу по одной причине: ты отказываешься писать свою книгу-призрак. Да, прости, я повторяюсь, но ты сама говорила об этом, я ничего не выдумываю. Кстати, это именно та формулировка, которую ты употребила, я перечитала интервью, можешь сама посмотреть, его легко найти в интернете. На самом деле тот, кто тебе пишет, боится, что ты опять начнешь. Эти письма должны бы открыть тебе глаза, произвести эффект электрошока, в котором ты нуждаешься, чтобы вновь обрести силы и смелость противостоять тому, что тебя ждет. Писательство – это боевое искусство. Оно предполагает риски, оно делает уязвимым. Иначе оно ничего не стоит. Ты можешь подвергнуться опасности, потому что я здесь. Я здесь, Дельфина, я тебя не оставлю. Я буду рядом с тобой, поверь, столько, сколько понадобится. И никто никогда не доберется до тебя.

Пустившись в свои монологи, Л. становилась нечувствительной ни к каким аргументам. Я слушала ее, не говоря ни слова. Я дождалась, когда она закончит, чтобы ответить. И снова я не могла отделаться от ощущения облегчения, видя, как близко к сердцу она принимает эти вопросы. Я заговорила с ней мягко, как с усталым ребенком, которого опасаются рассердить:

– Да, это так, ты права. Я помню. Я рассказывала об этой тайной книге, книге, которую я, возможно, напишу. Я не исключала, что однажды вернусь к ней в той или иной форме. Но не теперь. Работа увела меня в другое место. Я не хочу…

Л. перебила меня:

– Куда это? Куда это она тебя увела? Я, например, вижу, что в настоящий момент она никуда тебя не уводит.

Я не ответила. Она была права.

И она действительно была здесь. Она единственная была рядом.

Думаю, в тот же вечер или, может быть, на следующий день, Л. не дала мне задохнуться. Потом мы часто вспоминали этот эпизод как «вечер, когда Л. спасла мне жизнь». Нам нравилась эта патетическая формулировка, ее драматическая интонация, как если бы речь шла о низкопробном вымысле, о псевдоэпическом эпизоде нашей дружбы. Но по сути – и мы это знали, как одна, так и другая, – именно это и произошло: Л. спасла мне жизнь.