Читать «Буриданы» онлайн - страница 184

Калле Каспер

— Герр Шуберт, я вас предупреждаю…

Потом хлопнула дверь.

Герман не помнил, как собрал вещи, рассчитался с хозяйкой и распрощался с ней. Наверное, он мог пуститься в путь и утром, времени оставалось достаточно, но он не имел ни малейшего желания ночевать в квартире, где с ним обошлись столь беспардонно. Путь на вокзал пролегал мимо дома Видлингов, в окнах еще горел свет, он заколебался, может, зайти и сказать, что случилось, — но потом решил, что лучше позвонит с вокзала, ему не хотелось предстать перед невестой в столь жалком состоянии. Однако на вокзале не оказалось времени, поезд уже стоял на пути, и он махнул рукой — можно ведь послать письмо и из дому, если Беттина его по-настоящему любит, она и так все выяснит, пойдет в полицию и устроит скандал.

А потом? — спросил он себя. На Беттину и ее скандалы полиции, естественно, начхать — вот только если папаша Видлинг использует свои самые крупные знакомства, чтобы восстановить его вид на жительство… Но захочу ли я вообще вернуться в эту страну, подумал он тотчас, есть ли у меня хоть малейшее желание еще раз увидеть этих мерзавцев в коричневых рубашках?

Такого желания он в себе не обнаружил, но никаких твердокаменных решений по поводу будущего принимать тоже не стал — время покажет. Один вопрос ему все же не давал покоя — почему гитлеровцы стали такими наглыми? Вломиться в квартиру гражданина другого государства, избить его, перевернуть все вверх дном — это же было явным нарушением закона… Загадка разрешилась на пограничной станции, когда в поезд вошел мальчик, продававший газеты. Уже целую неделю Герман не читал ни одной, поэтому сейчас он купил целую кипу. Сначала он собирался оставить их на Польский коридор, когда придется долго и нудно ехать при опущенных шторах, но тут его внимание привлек заголовок на первой странице.

Оказалось, что рейхстаг предоставил Гитлеру чрезвычайные полномочия.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

РОДИНА. 1933—1935

Глава первая. Герман и Беттина

Как листва, зеленые, — как цыплята, желтые, — как небо, голубые, а еще и кремовые, розовые, сиреневые — падали письма в почтовый ящик Буриданов на улице Променаади, откуда мама, папа, София или Лидия (главным образом Лидия — самая молодая и активная) их выуживали и доставляли Герману в его комнату на мансарде. «Герман, танцуй!» — озорно требовала Лидия, помахивая цветным конвертом, словно веером, и Герману ничего не оставалось, как, игнорируя боль в ноге — ой, вреден север, вреден, — сделать пару символических, имитирующих тарантеллу или мазурку шагов. Повторялись эти неуклюжие балетные спектакли практически каждое утро, и если бы почту приносили дважды в день, то танцевать пришлось бы еще чаще, потому что Беттина иногда забывала написать о чем-то важном и уже через час отправляла в путь следующее послание. Герман добросовестно отвечал на все письма, с той только разницей, что его сообщения были короче и прозаичней, ему казалось неуместным выливать на бумагу свои эмоции, как это совершенно необузданно делала Беттина. «Не могу жить без тебя… Лейпциг кажется холодным и чужим… Печаль смотрит на меня с каждой стены, изо всех углов…» Эти и другие выдающие книголюба фразы, в которых кроме узнаваемых литературных штампов иногда попадались и оригинальные метафоры («Ты уехал, оставив меня такой же недостроенной, как дом моего отца!»), доказывали, что Беттина его действительно любит; и хотя Герман себе таких криков души не позволял, в отличие от ироничных реплик, которыми он не пренебрегал («А эта печаль на тебя смотрит и тогда, когда ты красишь губы перед зеркалом?»), он вынужден был признаться себе, что страдает от разлуки, может, не меньше, чем невеста — по правде говоря, только сейчас он и понял, насколько глубоко в его плоть сумела впиться своими розовыми лакированными ногтями Беттина. Он жил как будто нормальной жизнью, позволял маме заботиться о себе, болтал с сестрами, ходил в кафе и даже завел парочку полезных знакомств, но его ни на минуту не покидало чувство, что тот, кто тут ест, пьет, смеется и рассуждает, отнюдь не он, а его тень, настоящий же Герман Буридан остался в Германии.