Читать «Заутреня святителей» онлайн - страница 35
Василий Акимович Никифоров-Волгин
Выслушав Якова, он откашлялся и захотел говорить.
— Да, мало что знаем мы про свою Церковь, — начал он, — а называемся православными!.. Ну, скажите мне, здесь сидящие, как называется большой круглый хлеб, который лежит у Царских врат на аналое в Пасхальную седмицу?
— Артос! — почти одновременно ответили мы с Яковом.
— Правильно! Называется он ещё также «просфора всецелая». А каково обозначение? Не знаете! В апостольские времена во время трапезы на столе ставили прибор для Христа, в знак невидимого Его сотрапезования…
— А когда в церкви будут выдавать артос? — спросила женщина и почему-то застыдилась.
— Эка хватилась! — с тихим упрёком посмотрел на неё Яков. — Артос выдавали в субботу на Светлой неделе… К Вознесению, матушка, подошли, а ты — артос!
— Ты мне дай крошинку, ежели имеешь, — попросила она, — я хранить её буду!
Семиградский разговорился и был рад, что его слушают.
— Вот поют за всенощным бдением «Свете тихий»… А как произошла эта песня, никто не знает…
Я смотрел на него и размышлял: «Почему люди так презирают пьяниц? Среди них много хороших и умных!»
— Однажды патриарх Софроний, — рассказывал Семиградский, словно читая по книге, — стоял на Иерусалимской горе. Взгляд его упал на потухающее палестинское солнце. Он представил, как с этой горы смотрел Христос, и такой же свет (подумал он) падал на лице Его, и также колебался золотой воздух Палестины…
Вещественное солнце напомнило патриарху незаходимое Солнце — Христа, и это так растрогало патриарха, что он запел в святом вдохновении:
— Свете тихий, святыя славы…
«Обязательно с ним подружусь!» — решил я, широко смотря на Семиградского.
В это день я всем приятелям своим рассказывал, как патриарх Софроний, глядя на заходящее палестинское солнце, пел: «Свете тихий, святыя славы».
СВЕЧА
Вечерним лесом идут дед Софрон и внучек Петька.
Дед в тулупе. Сгорбленный. Борода седая. Развевает её весенний ветер.
Под ногами хрустят ломкие подзимки.
Петька шагает позади деда. Ему лет восемь. В тулупчике. На глаза лезет тятькина шапка. В руке у него верба, пахнущая ветром, снежным оврагом и чуть-чуть тепловатым солнцем.
Лес гудел нарождающейся весенней силой. Петьке почудился дальний звон. Он остановился и стал слушать.
— Дедушка!.. Чу!., звонят…
— Это лес звонит. Гудит Господень колокол… Весна идёт, оттого и звон!.. — отвечает дед.
Петька спросил деда:
— В церкву идём, дедушка?
— В церкву, любяга, к Светлой Заутрене!
— Да она сгорела, дедушка! Летось ведь пожгли. Нетути церкви. Кирпичи да головни одни…
— Ничего не значит! — сурово отвечает Софрон.
— Чудной!.. — солидно ворчит Петька, — церкви нетути, а мы бредём! Мара
Среди обгорелого сосняка лежали чёрные развалины церкви. Дед с внуком перекрестились.
— Вот и пришли… — как бы сквозь взрыд сказал Софрон. Он долго стоял, опустив голову и свесив руки. Приближалась знобкая, но тихая пасхальная ночь. Софрон вынул из котомки толстую восковую свечу, затеплил её, поставил на камень, среди развалин. Помолился в землю и запел:
