Читать «Борька, я и невидимка» онлайн - страница 32

Юрий Геннадьевич Томин

Он погрел руки и вернулся к своим.

Через минуту у меня защипало в носу, и я чихнул.

—  Будь здоров, — сказал Владимир Иванович и вдруг сам чихнул.

—  Будьте здоровы! — ответил я и опять чихнул.

Потом начали чихать ребята и остальные, кто ехал в вагоне.

Сначала было смешно, а затем начался кашель. В горле першило страшно. Никак не откашляться. Я так кашлял, что даже пополам согнулся. И круги у меня в глазах забегали.

Рядом с нами ехали студенты с гитарой. Сначала они смеялись, а потом тоже начали кашлять. Весь вагон чихал и кашлял, и никак нельзя было остановиться. Да еще глаза здорово щипало. И никто ничего не понимал.

Вдруг один из студентов подошел к печке и закричал:

—  Ребята, он перца насыпал на печку!

Только он это сказал, Лина Львовна сорвалась с места и подбежала к этому парню.

—  Мерзавец! — крикнула она. — Ты не видишь, что здесь дети едут!

Эти ребята сгрудились кучкой. А Лина Львовна стояла перед ними, сжав кулаки, и кашляла. Владимир Иванович встал и подошел к ним. Мы тоже хотели подойти, но Владимир Иванович сказал, чтобы мы сидели.

—  Тихо, детка, пошутить нельзя, — сказал этот, с круглой рожей.

В вагоне сразу все закричали:

—  Нашел чем шутить!

—  Сдать его в милицию!

—  Пятнадцать суток!

Студенты закричали, что его надо из окна выбросить. Они даже подошли, чтобы выбросить, Но Владимир Иванович их остановил:

—  Охота вам из-за этой мрази в тюрьму садиться. А что он мразь, это понятно, — сказал Владимир Иванович.

В этот момент подошел какой-то старичок с корзиной. Он все еще не мог откашляться.

—  Знаете, граждане… кхе-кхе… Это, конечно, хорошо — пятнадцать суток… кхе… модно. А вот когда я был помоложе… кхе… нас за такие дела пороли. Может, его выпороть, а?

—  Ура! — заорали студенты. — Выпороть! Качать деда!

Мне даже издали было видно, как побледнел этот парень.

—  Граждане… — прохрипел он. — Граждане… Вы что… За такое дело… Я убив-вать буду.

Но убивать ему не дали. Там же весь вагон собрался. Его вытащили из угла и разложили на скамейке. Ох и выл этот парень! Он даже скамейку кусал от злости. Он выгибался и дергался, как параличный. Но его человек десять держали.

Студент с гитарой взял ремень.

—  Девушки, — сказал старичок, — вы бы шли в тот конец. Мы его по голому будем. Давай, студент, по голому.

Парень опять завыл и задергался.

Лина Львовна подошла к нам. У нее даже слезы были на глазах от смеха. Только она зря отворачивалась. Мы на скамейки залезли — нам и то ничего видно не было. Его кругом обступили. Зато было слышно, как ему влепили двадцать пять штук. Старичок сказал, что двадцать пять — норма.

Когда парня отпустили, он опять завыл и бросился на первого попавшегося. Его отшвырнули. Тогда он повернулся и, придерживая штаны, убежал в тамбур. И его дружки тоже выбежали. Больше мы их не видели.

А весь вагон хохотал до самого Ленинграда.