Читать «Возвращающий надежду» онлайн - страница 77

И, хлопнув дверью, бледный от гнева и душевной скорби, он вышел вон, на свежий ночной воздух.

Он стоял теперь у мола и смотрел на лунный коридор, рассекающий успокоенное ночное море, он слышал скрип судов, стоящих на причале. Тёмные контуры мачт и снастей, скользя в высоте с облака на облако, по временам задевали светящуюся рожицу луны. Мачты и снасти однообразно перемещались, отвечая своими движениями напору и отходу волн под днищами кораблей. И так же однообразны, бесцельны и монотонны, как эти повторяющиеся скрип и движение, показались ему события истёкших дней. Он вспомнил, с каким бодрым сознанием правоты поднимал он крестьян, и угрюмо усмехнулся. Детской сказкой показалась ему легенда о якоре.

— Я хочу знать, — мучил он себя, — что делать мне, Бернару Одиго, в этом вечном приливе и отливе злых человеческих страстей и корыстных побуждений? Да разве смогу я, ничтожный, что-либо изменить в их заданном раз навсегда движении?

И Одиго ближе подошёл к морю, точно надеясь получить у него ответ.

У самой черты прилива на камне сидел человек с мушкетом. Видимо, жаки не только охраняли командира, но и бдительно за ним следили. С гневом он обратился к сидевшему:

— Разве мало тебе дня шпионить за мной?

Человек повернул к нему лицо, затенённое полями шляпы.

— Вы не в духе, сеньор мой? — услышал Одиго мягкий женский голос. — Отец велел мне быть здесь. Братья напились и уснули, кругом ружья да пики, а вы неосторожны…

— Так это ты! — сказал сильно раздосадованный Бернар. — Пристало ли девице торчать среди мужчин, да ещё переодетой? Ступай домой, в деревню. Не нужна мне ни твоя, ни чья-либо другая охрана.

Не смея ослушаться, Эсперанса поднялась. Понурив голову, она сделала несколько шагов — и остановилась.

— Да, я была нужна вам, сеньор, — услышал Одиго её тихий голос, — когда вас травили собаками. И ещё я была нужна, когда вы лежали в жару без памяти. Ну, а теперь…

Бернару стало совестно.

— Погоди минутку, — сказал он помягче. — Я не хотел тебя обидеть, но, клянусь честью, мне очень не по себе.

— Я узнала это по вашей походке, — живо откликнулась она. — Что же так расстроило вас, сеньор Одиго?

Одиго сейчас был готов исповедаться не только живой душе, но даже камню, на который он опустился.

— Эх, девушка, не то получилось, на что я надеялся! — вырвалось у него. — И буржуа, и ткач, и жаки — да и отец твой тоже, думают только о своей выгоде и вражде. Кажется, один я помню о нашей общей цели!

Эсперанса внимательно выслушала, подошла ближе и, положив мушкет, присела на песок у ног Одиго.

— Извините, сеньор, если я не то скажу, — начала она робко. — По моему слабому разумению, это оттого, что только вам одному из всех незнакомы нужда и забота. Легко быть добрым, когда ты сыт.

— Что такое? — недовольно сказал Бернар, озадаченный тем, что крестьянская девушка вздумала его поучать. — Так ты, значит, оправдываешь их?

— Ах нет, не то! — воскликнула Эсперанса в страхе, что он рассердится и уйдёт. — Жаки злы, грубы и подозрительны, это верно… А почему это так, сеньор мой? Едва рождаемся мы на своём нищем поле, как уже становимся обузой для матерей и с детства понимаем это. Да, лица наши темны и души угрюмы… Но кто сказал мужику когда-нибудь доброе слово? Все только и твердят нам: «Эй, Жак Простак, ты не раскошелишься, пока тебя не поколотят!»