Читать «Возвращающий надежду» онлайн - страница 3

Емельян Ярмагаев

— Видите залив? — сказал Рене. — От океана он отделён отмелью, но мы проскочим.

Он искусно провёл лодку через мелкое место, чтобы войти в залив; воды его резко отделялись от океана цветом свежего мёда. Со стороны города вдоль залива тянулась дамба: здесь уровень суши был ниже моря.

— Вот я исполнил вашу просьбу, — сказал Рене. — Он тут.

Бернар перегнулся через борт и всмотрелся вниз.

— Не увидите, — усмехнулся Рене. — Лежит глубоко. Как раз под днищем.

Вытирая мокрое от брызг лицо, мальчик упрямо вглядывался в зелёную пропасть.

— И давно он тут лежит, этот якорь?

— Давно. Я нанёс свой первый удар шпагой, когда о нём помнили уже только старики.

— Какой же он с виду?

— Большой, как лапа дракона. Тут раньше была пристань. Нынче она далеко — на северо-западе.

— Но теперь мне ещё больше хочется узнать о том, как он сюда попал. О Рене, пожалуйста!

— Не говорил ли я вам, что мужчине не подобает повторять просьбу после отказа? Незачем забивать голову пустяками. И не напирайте так на борт, не то не пришлось бы рассматривать этот якорь лёжа на дне морском!

* * *

Время шло, Бернар рос. Понемногу выравнивался он в статного парнишку, однако прослыл лентяем и лежебокой. Арендаторы и держатели, посмеиваясь, называли его Очарованным Котом в сапогах.

Действительно, круглое лицо его в рамке плоско прилегавших к щёкам волос имело сонливое выражение, а веки были такими тяжёлыми, что глаза мальчика казались полуприкрытыми. Как полоска света, что сквозит из-под ставен, светился благодушный и спокойный взгляд.

Часами Бернар мог стоять, как аист, у колодца, ощущая на лице передвижение теней и жгучих пятен солнца, и наблюдать, как мечется в колодезной глубине осколок солнца. Любил заглядывать в маленькие дворы, пересечённые висящим бельём, в окна, за которыми, как застойная вода, держалось тёмное молчание. Любил отмечать неизменное положение метлы, прислонённой к яблоне, багра, ветхих рыбачьих сетей, дождевой бочки, кадок с цветами, точила на деревянном станке, разбитых башмаков у крыльца.

И мерещилось ему, будто он, Одиго, в незапамятные времена прожил целую жизнь в одном из таких крестьянских домиков с выступающим из стен тёмным перекрестием балок.

А где была жизнь на самом деле?

В ясную погоду сквозь даль ослепительного пространства можно было разглядеть стены Старого Города. Бернар знал немецкую пословицу о том, что городской воздух делает человека свободным, и подозревал скрытые в ней тайны грозных превращений, зловещих секретов и открытий. Но он не имел ни малейшего желания испытать всё это самому. Зачем? И дома хорошо.

Тишина дремала в предместье Старого Города. Приедет со своим фургоном бродячий торговец из Байонны, забредёт в местный кабачок испанец — погонщик мулов, навестит отец Ляшене — и всё. То была жизнь, затаившаяся в тени вековых вязов, платанов и олив, из-под густой листвы которых выглядывали белые камни оград; жизнь среди дряхлых калиток с тяжёлыми засовами, среди низко опущенных мшистых крыш. Дремали в гнёздах на крышах аисты, ворчали сквозь сон бадьи, опускаемые в каменные шахты колодцев; древние бабки в чепцах времён Екатерины Медичи клевали носами над вязаньем. Даже громадные стенные часы в замке шли, казалось, во сне. И была неповторима светлая прелесть фиолетовой дымки, растворявшей вдали крыши, закоулки, часовни.