Читать «Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917–1923» онлайн - страница 216

Наследие

Наследие британского военизированного насилия в Ирландии имеет долгую историю. «Черно-коричневые» с легкостью вошли в пантеон ирландских бедствий наряду с Кромвелем, голодом и разорительной арендной платой. В 1972 году британский министр по делам Северной Ирландии лорд Уиндлшэм затребовал доклад о «Черно-коричневых», задаваясь вопросом о том, «дают ли они нам уроки, которые могут пригодиться в текущий момент». Согласно выводу, сделанному автором доклада, «любая британская структура, вынужденная вмешиваться в ирландские дела, наверняка будет обвинена в том, что ведет себя подобно “Черно-коричневым”». Число ссылок на этот термин и его упоминаний в одном лишь парламенте после 1972 года свидетельствует о том, что предсказания чиновника, к сожалению, оказались верными. Наследием «Черно-коричневых» в более непосредственном смысле являлись события в Палестине и служба многих бывших «Черно-коричневых» в рядах здешней жандармерии. Некоторые из них признавались, что Ирландия изменила их и что во время службы в Палестине они просто «закрывали на всё глаза», стреляли первыми, а затем не задавали никаких вопросов. Воспоминания Дугласа Даффа о Палестине намного более брутальны, чем всё, что он испытал или ожидал увидеть в Ирландии. В 1931 году он был фактически отправлен в отставку. Однако во многих отношениях Палестина представляла собой новую проблему, совершенно иную и намного более далекую по сравнению с Ирландией. Выражение «Черно-коричневые» оставались бранным и оскорбительным много времени спустя после палестинских событий. Его можно было услышать во время парламентских дебатов по Кипру, Кении, Малайе и во всех тех частях света, где британская политика и британские действия производили впечатление неуклюжих, неэффективных или в чем-то неверных. Оно оставалось символом беспорядка и неповиновения, состояния ума, военизированного насилия как такового, не связанного конкретно с той или иной организацией.

«Черно-коричневые» в самом широком смысле не обязательно являлись британским фрайкором, хотя Харви готов допустить, что в них шли люди точно такого же типа. За ними не стояла какая-либо последовательная идеология, связанная с вопросами веры, этнической принадлежности или расы. Они были такими же экстремистами, как и те, кто видел «шиннеров» за каждым углом, и столь же безразлично относились к своему делу, как и те, кто признавал, что служит исключительно ради жалованья. К их появлению на свет привело перенапряжение полицейских и армейских сил, они не являлись союзом убежденных и разочарованных людей, которых государству приходилось как-то контролировать и обуздывать. На «отсутствие послевоенного менталитета фрайкора», о котором говорит Грегори, имеет смысл ссылаться лишь в том случае, если придерживаться слишком узких определений. Но если военизированные формирования переходят к военизированному насилию, если им дозволяется означать нечто большее, чем конкретные части вспомогательных военных или полицейских сил, если под ними начинают понимать нечто более расплывчатое, более близкое к состоянию умов во всех королевских силах в Ирландии — как в армии, так и в старой и новой RIC, — более близкое к беспорядку и неповиновению, воюющее без особого внимания к обычаям, правилам и должным процедурам, то британское военизированное насилие становится намного более сложным, широким и тревожным явлением. Не зря майор Проктер протестовал, когда его назвали «Черно-коричневым». Это словечко служило слишком явным напоминанием о «грязных орудиях», применявшихся Великобританией на ирландской войне.