Читать «Иначе — смерть!» онлайн - страница 63

— Как же следователь вас не арестовал?

— Он бы рад, но у меня алиби: в полдесятого я был уже на работе.

— Агния была убита с девяти до десяти.

— Вы с милиционером пришли на дачу десять минут десятого. Следственный эксперимент показал, что ходьбы оттуда до стройки самое малое полчаса.

— Вы могли добежать гораздо быстрее, у вас могла быть машина.

— Машины не было. Добежать мог. Но отравление требует времени. Это понял даже Мирошников, который жаждет навесить на меня три убийства.

— Три убийства, — тихим эхом повторила Катя.

— Я вообще не понимаю, — заговорил он внезапно с какой-то потаенной мукой, — как она могла выпить этот коньяк на этой даче.

— У нее осложнение после гриппа, с весны. Запах…

— Все равно: как?!

— Ее заставили насильно.

— Нет следов насилия. Ни малейших!

— Здоровенный мужчина мог так скрутить…

— Именно скрутить! Хоть что-нибудь, хоть намек на борьбу!.. Ничего. Поверьте, я в этом кое-что понимаю. И когда я заглянул в окно — впервые в жизни я почувствовал такой… — он запнулся, — трепет, не побоюсь красивости.

— Когда увидели мертвую? — шепотом спросила Катя.

— Я ее не видел! — закричал Алексей. Отстраненность, бесстрастность его вдруг пропали; неукротимость — вот что прорвалось… («Способен на все!») — Не мертвую — всего лишь коньяк на столе. И она не побоялась сесть за этот стол, выпить из этого стакана… Екатерина Павловна, я человек простой…

— О нет!

— Простой, — повторил он настойчиво. — Страстей таких не понимаю…

— О нет, понимаете!

— И уверен, что это самоубийство.

— Нет, она не была связана с Вороновыми.

— Она поехала за Глебом в Герасимово.

— Об этом известно только с ваших слов. А вот вам ее слова в день смерти: в пятницу после вечеринки она была не одна, и алиби у нее точное, как в аптеке, — Катя подчеркнула последнее слово. — Помните? «Ночь, улица, фонарь, аптека. Там яд».

Страх воспоминаний

Они шли с Вадимом по прямой аллее, влажной от вчерашнего дождя, в золоте и багрянце листопада; селение мертвых пронизывало радостно-равнодушное солнце. Она несла розы, царственно-алые, пылающие, как огонь; он напрасно старался скрыть потрясение от ее слов, грубых и пошлых: «Александр Воронов был моим любовником».

Подошли к проволоке на колышках у кладбищенской стены, он сказал рассеянно (Вадим вообще страдал «щепетильностью» и «щекотливых» тем избегал):

— По старинной примете, из глубины веков, розы на могилу класть нельзя.

— Это почему?

— Шипы пронзят сердце.

— Чье сердце? — уточнила она язвительно и бросила цветы в глинистую грязь; он подобрал, разделил на части и положил к подножию двух крестов.

— «Роза, распятая на кресте», — задумчиво повторила Катя фразу Скупого Рыцаря, которая ее почему-то преследовала, как смерть.

— А, символ любви у розенкрейцеров, — подхватил Вадим в тон… И все-таки решился: — Катя, скажи… в конце концов это главное — ты любила его?

— Нет.

— Тогда все пройдет.

— Никогда. Может быть, из-за меня погибли трое, ты понимаешь? И почему я говорю «может быть»? Я чувствую, что из-за меня.

Он усадил ее на лавочку, сам сел рядом, вглядываясь в фотографии.