Читать «Шарипов А.М. - Русский мыслитель Иван Александрович Ильин - 2008» онлайн - страница 77

Автор неизвестен

Так Ильин показывает всемирную сущность происходящих процессов. Борьба революционеров за мир провозглашена открыто и она будет непрерывно вестись.

В своих работах мыслитель старается дать анализ причин, приведших Россию к революции, обнажить сущность происходящих в стране преобразований.

«Большевизм, как болезнь народной души и как массовое движение имеет два источника: целенаправленную, планомерно ведущуюся пропаганду и заложенную в самой народной душе предрасположенность», — отмечает Ильин. Да, пропаганда привнесённого с Запада нигилизма имела большое значение. Русские западники отрывались как от веры, так и от национальной почвы и это стало «гибельной традицией» для России: нигилизм ведущего слоя нации подрывал в народе духовное и национальное сознание. Но плоды нигилизма родились на российской почве. Какие же предрасположенности были заложены в народной душе?

И.А. Ильин указывает на определённые слабости национального характера. Русский народ всегда страдал «недостатком характера, силы воли, дисциплины, взаимного уважения и доверия». В этом выражалась «незрелость русского национального характера и русского национального правосознания». «Да, благодушен, лёгок и даровит русский человек: из ничего создаст чудесное... Как-то “само выйдет”, неожиданно и без напряжения; а потом вдруг бросится и забудется. Не ценит русский человек своего дара; не умеет извлекать его из-под спуда... не понимает, что талант без труда - соблазн и опасность.... Не справляется он хозяйственно с бременем хозяйственной щедрости». Да, русская этика «всегда была христиански-сердечна, сердечно справедлива», но и «свободолюбива до анархии». Жила в душе народной массы и «имущественная жадность». Она связана с таким недостатком в правосознании как несозревшим чувством уважения к частной собственности. Русского крестьянина «история не баловала реальной частной собственностью»: крепостное право «было для него владением земли наполовину, ответственностью за неё наполовину», и даже после отменены крепостничества крестьянин оставался под опекой сельской общины, которая через интервалы времени имела право проводить новый раздел земли с учётом душ, что уводило от «настоящей полной частной собственности», от полной ответственности и подлинной свободы.

Мыслитель не забывает и «атмосферу больного искусства и больной мистики, некое духовное болото, испаряющее соблазн и смуту», «двусмысленно-соблазнительные образы» русской литературы начала XX в., извращавшие истину, смешивавшие добро и зло, при том что «русская художественная критика, русская философия, русское богословие десятилетиями внемлют всему этому и молчат». «В России за последние 50 лет... настоящей художественной критики... не было», всё шло «не от последних корней и глубин искусства и не вело к ним», «художественная публика растеривала и продешевляла свой художественно-внемлющий акт;... она разучилась видеть в изящной словесности школу национального духа, школу художественного вкуса и, следовательно, путь к всенародному духовному воспитанию». В массовой культурной среде создавалась противодуховная и противоволевая атмосфера.