Читать «Шарипов А.М. - Русский мыслитель Иван Александрович Ильин - 2008» онлайн - страница 13

— композитором Николаем Карловичем Метнером, которого Иван Александрович считал человеком большого таланта и произведения которого любил слушать^{. Многие годы спустя он вспоминал, как «в первый раз в жизни слушал знаменитую сонату Метнера E-moll (op. 25, № 2) с эпиграфом из Тютчева: “О чём ты воешь, ветр ночной”... Она идёт без “частей” и без перерыва; и длится тридцать пять минут; длительность для фортепианной пьесы огромная. Музыка бездонного содержания, стихийного порыва, сложнейшего развития и построения. И власть этого изумительного артиста так велика, что все просторы души, к которым он воззвал, разверзлись, все вихри вскружились, все осанны из бездн пропелись, и внимание отпало лишь с последним, дерзновенно-прекрасным, упоительным финальным аккордом. Долгие годы прошли с тех пор; а душа никогда не забудет этого полёта, этого художественного потрясения».}

Ильины любили театр, прежде всего — МХАТ. Иван Александрович был знаком и общался с Константином Сергеевичем Станиславским: «Этот человек, выдвинувший Россию в сценическом искусстве на то положение, на которое Толстой поставил её в художественном и моральнофилософском отношении, имеет какую-то необычайно притягательную силу. От него прекраснее жить на свете»^{. Путь К.С. Станиславского, считал Ильин, есть «дух, движущий ныне в театре» — «в переживании и в режиссёрстве и в декорации». Иван Александрович видел в Станиславском учёного, исследователя человеческой души, и позже пытался сотрудничать с ним в этой сфере. Он просит свою сестру писательницу Л.Я. Гуревич описать сущность пути К.С. Станиславского: «Если ты не скажешь этого, то кто же теперь может сказать это? А главное: я твёрдо убеждён, что для этого нужны не книги, а личные восприятия человека, любящего художественный театр так, как ты его любишь, и внутреннее размышление над ними. Здесь работа — бесконечно соблазнительная, благодарная и неотложная — ибо постановки Станиславского — до известной степени эфемериды. Забудь сомнения и всякую скромность, вспомни, что у тебя есть огромный источник для верного написания, и пиши. Этот источник — то интенсивное и интимное ощущение его личности, которое так цельно и эстетично, так прекрасно живёт в тебе; мысль, преломленная в этом источнике, — есть Cluckskind духовного мира, и если за неё можно беспокоиться, то... что же тогда вообще можно говорить с уверенностью на этом свете?!».}