Читать «Трудные годы советской биологии» онлайн - страница 53

Поэтому еще в июле 1951 г. я ткнулся в БИН, где меня очень любезно принял директор Института В. Ф. Купревич и заверил, что очень высоко ценит наше с Насоновым направление работ. Он сказал, что рад будет взять меня на работу, но сейчас свободных мест нет. Однако, если появится хотя бы место лаборанта, то он советует мне им не брезговать, так как потом он сможет быстро перевести меня на ставку научного сотрудника. Он попросил меня заполнить анкету и дать план работ, пообещав оповестить, как только появится вакансия. Шли месяцы, вакансия не появлялась.

Я закончил и написал первую работу по клеточным механизмам приспособления животных к температуре среды. Она мне представлялась очень важной, и хотелось поскорее опубликовать статью в каком-нибудь научном журнале, но для этого требуется представление от учреждения, где работа была выполнена. Обратился в ВИЭМ, где она была выполнена на две трети. ВИЭМ отказал. Заканчивалась работа дома, но жилуправление таких представлений не дает.

Чтобы попытаться получить штатную единицу для устройства в БИНе и для помещения статьи в печать, я решил отправиться в Москву, куда и приехал 4 января 1952 г. Со статьей дело решилось просто. Г. К. Хрущов представил ее в «Доклады Академии наук СССР» от своего Института цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР, хотя никакого отношения моя статья к нему не имела. Рекомендуя статью к публикации, он, в частности, написал: «Работа представляет исключительный интерес и относится к совершенно новому, весьма важному направлению в цитологии, экологической цитологии». Через несколько месяцев статья была опубликована. Много труднее было решить основную задачу: добыть штатную единицу из фонда президента для БИНа.

Опять начались мытарства. Прежде чем попасть на прием к президенту А. Н. Несмеянову, нужно было проделать подготовительную работу: достать отзывы о моей научной деятельности от маститых и котирующихся ученых и предварить мой визит к президенту визитом какого-либо высоковлиятельного ходатая. Таковым был С. Е. Северин, академик-секретарь медико-биологического отделения АМН СССР, в состав которого входил изгнавший меня ВИЭМ.

Моя беседа с А. Н. Несмеяновым состоялась 17 января, я вручил ему заявление, где описал положение, в котором находился, и кончил его просьбой помочь мне получить работу в одном из биологических институтов Академии. К заявлению было приложено 11 разных документов. В разговоре я просил направить меня в Ботанический институт в Ленинграде. Несмеянов, размышляя, пробормотал: «Значит, надо выделить им штатную единицу». Я воспринял эти слова, как весть о конце моей безработицы. Президент передал мое дело в отдел кадров и поручил ему согласовать вопрос с БИНом или с Институтом физиологии АН СССР.

Вскоре выяснилось, что ни тот, ни другой институт не жаждут иметь меня в своем штате даже с приданной штатной единицей. В отделе кадров сказали, что мне важно зацепиться в каком-нибудь академическом институте, а потом меня переведут в БИН. Поэтому 24 января я сделал доклад в Институте физиологии растений АН СССР в Москве о своих работах на растительных клетках. Доклад прошел очень успешно, сказано было много лестных слов и за подписью директора Института академика Н. А. Максимова было составлено весьма хвалебное заключение, которое я передал в Президиум АН СССР. Максимов сказал, что охотно возьмет меня в Институт, если я приду со штатной единицей. Сообщаю об этом в отдел кадров. Прошли еще дни топтания на месте, и недели через две узнаю, что дирекция Института физиологии растений, поначалу распростершая свои объятия, решила, что для приема меня на работу кроме ставки нужно иметь еще какие-то гарантии свыше. Что под этим подразумевалось, для меня осталось неясным.