Читать «Трудные годы советской биологии» онлайн - страница 29

Владимир Яковлевич Александров

Во всяком случае, Быков, Иванов-Смоленский, Айрапетьянц и их подручные своей цели добились, а организованный ими Научный совет начал выполнять чисто инквизиторские функции, пресекая всякие отклонения от павловского учения и его «извращения». На сессиях Совета в течение нескольких лет не прекращалась форменная травля Орбели. Так, на VIII сессии Научного совета 27 декабря 1952 г. была принята резолюция, в которой после ряда выпадов против Орбели содержался призыв: «Научный совет рекомендует редакциям физиологических, медицинских, биологических и педагогических журналов систематически публиковать статьи, вскрывающие вред применения идеалистического субъективного метода, отстаиваемого Л. А. Орбели и другими».

Павловская сессия сказалась самым пагубным образом и на развитии физиологических исследований, и на преподавании физиологии в вузах и школах. Физиологии был придан крайне узкий односторонний характер. Вне поля зрения или под запретом оказался ряд важнейших физиологических проблем, в частности подкорковая деятельность, вегетативная нервная система, эволюционная и клеточная физиология, эндокринология и т. д. Был разогнан ряд плодотворно работавших коллективов, осквернено доброе имя великого И. П. Павлова.

В результате трех сессий советская биология почти целиком была «упорядочена» путем создания трех научных направлений, официально признанных, широко поощряемых и жестко охраняемых от инакомыслия. Лысенко, Лепешинская, Быков получили диктаторские полномочия руководить своими методологически «единственно правильными» учениями: мичуринской биологией, учением о живом веществе, павловской физиологией. Монолитность советской биологии подчеркивалась появлением термина «передовая мичуринско-павловская биология».

Такое насилие над свободным саморазвитием науки привело к трагическим последствиям и для науки, и для государства. Огромный материальный урон был нанесен принудительным проведением в широких масштабах практических мероприятий, насаждаемых Лысенко и его приспешниками в сельском хозяйстве. Лысенко внедрял их, исходя из своих совершенно ложных теоретических представлений, а иногда и без всякой теоретической мотивировки. Не меньший ущерб терпело сельское хозяйство от лысенковских запретов на использование действительно рациональных методов, которые, по его мнению, исходили из методологически ложных предпосылок классической генетики. Ярким примером может служить борьба Лысенко против применения гибридов самоопыленных линий кукурузы, которые широко использовались в США и повышали урожайность на 25–30 %. К 1956 г. они принесли США дополнительно 15 миллиардов пудов зерна. Лысенковцы расценивали этот метод как «фокусы» американских семеноводческих фирм, направленные на самообогащение, как порождение формально-генетической теории, развенчанное мичуринской биологией.

Каждая из трех сессий приводила к массовой смене кадров, прежде всего руководящих, в исследовательских лабораториях, в учебных заведениях, в партийных и советских органах, ведавших наукой. Были прерваны важные исследования многих плодотворно трудившихся ученых. Места изгнанных замещались малоквалифицированными, иногда просто невежественными или компетентными, но совершенно беспринципными людьми. Получать результаты, не согласующиеся с официально признанными направлениями, стало опасным, подтверждение же санкционированных догм сулило выгоды. В научные журналы хлынули работы, выполненные на чрезвычайно низком уровне, часто просто безграмотные, иногда с явно фальсифицированными данными. За недолгий срок лидерства Лепешинской было опубликовано более 100 работ в подтверждение возникновения клеток из неклеточного живого вещества. Число публикаций с доказательством правоты лысенковских идей не счесть, их тысячи.